Небылицы и думы

На следующий день мы вошли в здание гостиницы «Космос», где на первом этаже расположился косметический салон с неудобоваримым названием то ли «Жак Ли Саж», то ли «Жак Ди Саж». Там в течение часа к моим отнюдь не густым волосам при помощи какого-то паяльника были приделаны четыре жидкие пряди, по словам представителя фирмы ранее принадлежавшие испанским монашкам. Следом меня отвезли к зубному технику, и через два часа я вышел от него с тремя накладными золотыми коронками. Удовлетворившись проделанной работой, пронырливый Григорий наконец отпустил меня восвояси.

В редакцию я показаться в таком виде не рискнул и по дороге домой заехал на Тверскую в офис своего однополчанина Сашки Каримова. Сашки на месте не оказалось, и я сел в его кабинете передохнуть от культурных трансформаций. На второй минуте отдыха, любуясь видом из окна на Белорусский вокзал, я стянул с зубов коронки, положил их в пустой стакан на столе и залил еще теплой водой из электрического чайника. Тут и вошел мрачный Каримов. Он молча поприветствовал меня жестом, также молча подошел к столу и отчаянно, махом вылил себе в рот все содержимое стакана. После чего пожаловался: «Не дают работать, и все тут!» Обомлев от ужаса, я схватил стакан, заглянул туда и, естественно ничего не обнаружив, вскрикнул:

– Ты же мои коронки сожрал!

– Какие коронки? – не понял однополчанин.

– Золотые! Для трансформации! – ответил я, все еще надеясь, что он рассмеется и вытащит изо рта ловко уловленные языком протезы. Но он, не думая веселиться, помертвевшим голосом переспросил:

– Много?

– Три, – вздохнул я.

– Вызывай скорую, – простонал Сашка и первым схватился за телефон.

Остаток дня я провел, расхаживая перед пунктом травматологии в Склифосовского. Когда не осталось никаких надежд и я уже мучительно соображал, как тактичнее сообщить о случившемся казусе его вдове, Каримов появился откуда-то сбоку, со стороны соседнего переулка. Он был немного изможден, но светел.

– Вот они! – сказал он, и в его раскрытой ладони торжественно блеснуло золото.

– Резали?! – изумился я мобильности отечественной хирургии.

– Зачем резать? – пожал плечами Сашка. – Вывели естественным путем. На, бери!

– Ты знаешь, дружище, – сомлел я, – возьми их себе. Будет память об этом забавном происшествии.

– А как же съемки? – не понял он.

– Съемки еще не повод что попало себе в глотку совать! – раздраженно отрезал я и пошел к Садовому кольцу ловить машину.

Уже из машины я позвонил Константинопольскому и сообщил о пропаже коронок. Высказанные им по этому поводу соображения привели меня в лирическое расположение духа. Я неожиданно понял, что не принятый накануне правительством закон о свободе совести – вовсе не гнусное предательство традиций своего народа, а разумная тактика естественного отбора, где, как известно, побеждает дружба и трансформация. Так уже было несколько раз в истории человечества.

Только я не помню точно, с кем и когда.

Горе от ума (танго смерти)

В канун 1998 года неумолимо приближающиеся новогодние застолья подвигли меня броситься на поиски хвойной елки. Задача оказалась не из простых: в радиусе двадцати километров от МКАД все вечнозеленые растения исчезли уже как с год, а привозимые на елочные базары рахиты из Великого Устюга не устраивали мою юную зорьку – супругу Оксану.

– Нам этава не нада! – любила приговаривать она, томно склоняя свою малюсенькую головку мне на плечо.

– Ну не нада, так не нада! – скорбел я и продолжал поиски.

Эта беготня мне быстро осточертела, и я решил попросту послать телеграмму в Анадырь своему подельщику по прошлогодней собачьей гонке – каюру Шатою – с просьбой выслать более-менее приличный экземпляр полярной пихты. Подумал снестись еще и с северодвинским капитаном Топоровым – соратником по недавней североатлантической кампании. Пусть отправит мне спецрейсом куст манджурского семицвета – внешнего близнеца нечерноземной елки.

Сказано – сделано. Мой едва объезженный «шестисотый» в мгновение ока домчал меня до Центрального телеграфа, и я начал судорожно заполнять бланки в соответствии с последними инструкциями мэрии. Тут у меня в кармане рявкнул электронный зуммер мобилы.

– Ась? – сердито дыхнул я в трубку.

– О, как славно! – узнав мой голос, обрадовался Юрий Михайлович Лужков, мэр Москвы. – А я ведь, Ваня, тебя искал. Сейчас же беги в правительство, ты мне до зарезу нужен.

– Я сейчас почту шлю, мессир! – оговорился я.

– Ерунда! – констатировал мэр и попросил: – Кстати, если не в лом, возьми пива по дороге, «Клинского». Упарился я совсем. Только незаметно мимо пикета пронеси. Чтоб без сплетен. Мэр я все-таки.

С начальством не поспоришь. Но все-таки после судорожных манипуляций были отправлены следующие телеграфные весточки.

«Шатой, милый, пришли мне пихту метровую на Новый год и от меня Разбашу косточку передай. Карипадент».

«Капитан, вышлите мне с курьером метровый семицвет. Игрушки не на что вешать. У нас Рождество на носу. Охлобыстин, литератор».