Это знали Христос, Ленин и Магомет -

Колеса любви едут прямо на свет.

Чингисхан и Гитлер купались в крови,

Но их тоже намотало на колеса любви.

(с) Наутилус Помпилиус, «Колеса любви»

Снег лежал повсюду. На деревьях, крышах домов, на ступеньках обшарпанных подъездов, на шапках спешащих укрыться от мороза людей. Ветер, стыдливо пробираясь под одежду холодными пальцами, гнал позёмку над редкими островками ещё не запорошённого асфальта. На краю ближней промзоны раздавался унылый вой, от которого становилось тускло на душе у прохожих, перебегавших из одного светлого подфонарного пятна в другое.

Автостоянка походила на заснеженную Сахару. В некоторых барханах смутно угадывались очертания автомобилей. Этот – как одногорбый верблюд. Наверное, под ним джип. Рядом – что-то вроде донжона старинного замка. Там не меньше, чем газель. А под тем, эльбрусообразным уже давно ржавеет «Москвич-2141» с амбарным замком на капоте. Эти сугробы как пышные летние облака, каждое из которых может быть «Москвичом», донжоном или вообще НЛО. Когда думаешь о пронзительно голубом небе с ярким солнцем легче копается. Лопата не такая тяжёлая, и не так обидно, если родной «тазик» на морозе не заведётся.

Наконец, Саня забрался в салон. Вспомнив бородатый анекдот про чукчу, греющегося в холодильнике, повернул ключ. Машина рыкнула как разбуженный медведь («до весны не будить!») и снова провалилась в спячку. Дальнейшие попытки раскочегарить десятилетнее детище отечественного автопрома ничего не дали. Не помогала даже магическая фраза «будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!».

Идти пешком до метро и потом ехать с тремя пересадками домой решительно не хотелось. Александр Викторович Балуевский, двадцати трёх лет от роду, инженер когда-то могучего, а теперь напрочь загибающегося оборонного завода, вылез из машины и огляделся. Ни одного автомобиля кругом, прикуриваться не от кого. Перспектива поездки в тесных объятиях родного метрополитена становилась всё более реальной.

Саня зло хлопнул дверью и приготовился нажать кнопку на брелоке сигнализации, как вдруг осознал, что снежинки зависли в воздухе, звуки исчезли, и только далёкий, теперь почему-то радостный, вой не давал поверить во внезапно лопнувшие барабанные перепонки.

– Что, не заводится? – раздался сзади чуть хрипловатый голос. – Мой тебе совет: продай свою самобеглую инвалидную коляску и купи что-нибудь приличное. А на этом, – слово «это» незнакомец выговорил с заметным презрением – так и будешь больше толкать, чем ездить…

Саня повернулся на голос, намереваясь отвесить хаму пару-тройку хороших плюх. В груди клокотала обида за оскорбленного железного друга, за грядущую поездку на метро, за работу допоздна, за… да за всё! Кулак сам собой начал путь к цели сквозь вязкое марево заснеженного воздуха. И завис на полпути.

Человеку, стоявшему напротив Сани было около пятидесяти, одет он был в длинную, явно дорогую, но изрядно потёртую дублёнку. Из-под дублёнки выглядывали светло-синие джинсы, заправленные в армейские ботинки. Шерстяная лыжная шапочка с надписью «Олимпиада 80», лихо сдвинутая на затылок, завершала картину. Из-под шапочки выбивались чёрные с проседью волосы, прикрывавшие металлическую пластинку во лбу. У правого виска мигал красный огонёк. Но остановил Санин кулак вовсе не странный вид, и не почтение к старшим. На А.В. Балуевского смотрел Балуевский А.В. Без сомнения. Это было как посмотреть утром в зеркало и обнаружить, что за ночь прошло тридцать лет.

– Вижу, объяснять, кто я, нет никакой необходимости, – сказал незнакомец (хотя, какой он к чёрту незнакомец!), с видимым удовольствием разглядывая слегка очумевшего Саню. – Слушай меня, времени мало, не перебивай. Я хочу помочь тебе, а значит и себе. В нашей с тобой жизни есть одно событие, которое перевернуло всё с ног на голову. Я рискнул сознанием и жизнью, плюнул на законы, запрещающие путешествия во времени, правила техники безопасности для таймстопперов и прочую лабудень. Всё ради того, чтобы это исправить. Так вот…