– А почему? – безжалостным голосом коронного прокурора наседал Сварог. – Не умеете, а? Отвечайте, когда вас король спрашивает!
– Отвечать, когда спрашивает его величество! – заорал сияющий Таварош.
– Так не умеете? – спросил Сварог ласковее. – Я правильно понял?
– Не умею, ваше величество, – кивнул художник, не поднимая глаз.
– А домик нарисовать сумеете?
– Нет…
– Кошечку? – не отставал Сварог. – Птичку? Собачку? Уличный фонарь? Вывеску для трактирщика? Что молчите? Выходит, вы умеете только
– В каменоломни на годик, – в полный голос сказал Таварош. – У нас не одного шалопая таким вот творческим методом воспитали… Государь…
– Ну что вы, право, – сказал Сварог. – Не хотите же вы, чтобы наша держава приобрела среди соседей дурную славу места, где творческих людей отправляют в каменоломни за то, что у них есть свое видение мира… Эй, там, кто-нибудь! Походного казначея сюда.
За спиной опять по-мышиному тихо забегали лакеи. Вскоре в зале появился походный казначей, а в дворцовом просторечии «ходячий кошелек» – здоровенный детина, у которого на поясе висел тяжеленный кожаный кошель с отделениями для золота, серебра и меди. Согласно этикету, ему полагалось всюду сопровождать короля – на случай, если его величество пожелает оказать кому-то высокую милость в виде незамедлительной денежной награды.
– Подойдите сюда, – кивнул Сварог перепуганному художнику. – Подставьте-ка подол этого вашего балахона…
Запустил руки в кошель и высыпал в подол добрую пригоршню золотых монет. Прежде чем художник сумел что-то сообразить, громко распорядился:
– Секретаря сюда. С гербовой бумагой для королевских указов. Доставить этого субъекта на границы государства и разрешить беспрепятственно убраться, куда только пожелает. Назначить пенсион такого размера, чтобы хватило на скромную жизнь. И записать накрепко: если когда-нибудь окажется на территории моего королевства, будет незамедлительно повешен. Одним словом, баниция с веревкой. Сформулируйте сами, как полагается… Такова моя воля, – добавил он обязательную формулу. – Малую королевскую печать. С ее приложением указ вступает в силу. Все.
Откуда-то из-за спины выскочили два молодца в алых кафтанах дворцовой стражи, привычно ухватили художника за локти, вздернули на воздух и бегом протащили к выходу, прежде чем он успел сообразить, что происходит. Следом поспешил секретарь, на ходу посыпавший чернила песком из поясной песочницы.
Таварош смотрел на Сварога восхищенно и преданно. Мара тихонько поаплодировала.
– Правим, как получается, – скромно сказал Сварог.
Недоуменно повернул голову, услышав шаги, каким в королевском дворце звучать, вообще-то, не полагалось (если только не сам король изволит так грохотать сапожищами), – быстрые, тяжелые, бесцеремонные. Поймав его взгляд, Мара передвинулась так, чтобы заслонить его, опустила руку к мечу.
Вошел глэрд Даглас, в высоких сапогах для верховой езды, он был покрыт пылью и грязью, на голове тускло поблескивал рокантон, а грудь стягивала кираса.
– Плохие новости, государь, – выдохнул он вместе со сгустком пыли (который успел подхватить ладонью). – Неподалеку отсюда, всего в десяти лигах от столицы, – мятеж. В замке Барраль убит королевский пристав, они заперли ворота и отказались подчиниться положенному троекратному увещеванию, самый натуральный мятеж против престола. Конница выступит через несколько минут…
– Это – против меня? – спокойно спросил Сварог.
– Возможно, и не
– Кто? – спросил Сварог.
– Какая-то девица, – хрипло сказал Даглас, откашливаясь. – Только что введенная в права юная наследница.
– Вот как? – уже привычно поднял бровь Сварог уже привычным жестом. – А почему не седой прожженный интриган? Это было бы обыденнее, понятнее…
– Право, не знаю, – сердито сказал Даглас. – Не о том надо думать.
– Верно, – кивнул Сварог. – Моего коня к воротам. Медвежью Сотню в седла. Вы, любезный глэрд, в последнее время что-то очень уж часто отдаете приказы от моего имени…
– Государь, вы же не можете сами…
– Это противоречит этикету?
– Нет, что вы. Но…
– Хотите чеканную историческую фразу? – спросил Сварог холодно. – Я могу все, что хочу, – и хочу все, что могу. Не шедевр изящной словесности, уж не взыщите, но что поделать, какая на ум пришла, иные короли за всю свою жизнь так и не родили ни единой простенькой исторической фразы… На коней, господа мои, на коней!
Он сделал столь резкий и красноречивый жест монаршей десницей, что господа глэрды выскочили в дверь впереди своего короля. Впрочем, в обстановке мятежа и сопутствующей сумятицы это не было столь уж вопиющим нарушением этикета.