Ярясь и неистовствуя, легендарный враку хлестал, бил и изрыгал из себя слепящую огненную блевотину. Скутула преследовал юную гранд-даму, ни на что более не обращая внимания и лишь стремясь во что бы то ни стало настичь и покарать её. Ревущий с каким-то странным, ящериным негодованием, он вторгался следом за нею в каждую галерею, внутри которой та исчезала, и, прокладывая себе путь через отряды уршранков, крушил, пожирал и сжигал их – сжигал более всего остального, ибо галереи, после того как он притискивался сквозь них, вспыхивали одна за другой. Линии, дуги и плоскости инхоройского золота изобиловали отражениями пламени, а дым клубами устремлялся сквозь перекрытия, сливаясь в поток достаточно плотный, чтобы заполнить собой весь громадный ствол шахты.
И она бежала, танцуя не столько с теми, кто жаждал убить и осквернить её, сколько с чем-то, что было лишь частью большего механизма – системой внутри системы…
Она понимала истинную сущность героизма – то, как он сводит любое действие к противодействию, просто устраняя неосторожность, свойственную как страху, так и храбрости.
Она понимала природу отцовой силы.
Гвардейцы вопили и извивались, многие прыгали вниз лишь для того, чтобы разбиться об пол атриума, словно связка пылающих листьев. За исключением совсем немногих, все имеющие при себе хоры твари теперь бежали, спасаясь от огня и дракона. Она могла ощутить все точки небытия, рассеянные во чреве Рога, и чувствовала, как некоторые из них угрожающе смещаются вверх или вниз, однако, рано или поздно, всё равно падают, чтобы присоединиться к остальным – уже лежащим недвижно.
А часть её продолжала вести Счёт.
Четырнадцать…
Тринадцать…
Балки застонали под тяжестью враку, который, словно чудовищная змея, заползал с одного яруса на другой. Скутула решил использовать громадную протяжённость своего тела для того, чтобы согнать её к основанию укоса, где он мог бы раздавить её даже вслепую. Неземной металл сотрясался под титаническими ударами…
Она же, обнажённая, не считая своих ожогов и Испепелителя, мчалась, удерживая безупречное равновесие и проникая, словно бесплотное видение, сквозь возносящиеся стены пламени. Снова и снова Скутула являлся из огненной пелены, воздвигаясь над нею с изяществом разворачивающейся стальной пружины, пластины его чешуи, кажущиеся в маслянистых отблесках пламени словно бы лакированными, алели от обуревающего враку гнева.
А она всё так же продолжала крепко сжимать свой зачарованный меч…
Семь…
Шесть…
Исирамулис… Гибельный горн.
И она смеялась, танцуя вблизи яростного клацанья его челюстей, порхая словно бабочка, привязанная тонкой нитью прямо к рылу могучего враку. Она смеялась с неумолимым весельем, и в её голосе – столь звонком, что он, резонируя и отражаясь эхом от металлических стен, проникал во все уголки исполинского перекошенного атриума – слышался смех маленькой девочки, забавляющейся с ужаснейшим драконом, когда-либо жившим на свете.
Скутула Чёрный выл, бушевал и крушил всё вокруг своим громадным змеиным телом.
А Анасуримбор Серва уворачивалась и ускользала от него, подсчитывая погибших и промахнувшихся уршранков.
Один…
Ноль…
–
Свет.
Холод.
Ужас…
Дыхание.
Судорожный вопль явившегося в мир.
И затерявшегося в лавине уходящих.
Маловеби взглянул на череду уменьшающихся отражений, проступающих на переднем плане соггомантового плавника, а затем перевёл взгляд на сборище совершающих глотательные и хватательные движения паучьих лиц, виднеющихся позади них.
– Я принёс божественному слово о преходящем, – сказал Анасуримбор. – И вы не так хорошо укрылись, как полагаете.
Обожжённый дунианин размашисто взмахнул рукой. Неожиданно вспыхнул свет, исходящий, казалось, от тысяч точек, разбросанных по пещероподобным сводам и глубинам зала, и являющий взору множество взаимосвязанных таинственных механизмов, настолько причудливых видом и формой, что они показались колдуну Мбимаю чем-то вроде текста, написанного на чужом языке.
– А ты сравнил бы свои храмы из обожжённого кирпича с подобным собором?
– Ковчег – вот наш аргумент, Брат, – молвил невредимый монах. – Станешь ли ты отрицать материальное воплощение Логоса?
Святой Аспект-Император едва взглянул на увитую золотыми ухищрениями бездну.
– А что, если Логос более не движет мною… – сказал он, а его размытое отражение, наконец, повернулось, чтобы рассмотреть шпионов-оборотней, толпящихся по краям Золотого Зала. – Что вы предпримете в подобном случае?
Несметные мириады огней погасли, приглушив сияние неземного золота до едва зримого мерцания – прожилок, поблёскивающих в чернеющей бездне. И впервые взгляд Маловеби зацепился за ещё одну демоническую голову, висящую на анасуримборовом бедре, – за второго декапитанта. И впервые пленённый чародей заметил на этом месте точно такое же размытое пятно, каковое искажало лик самого Анасуримбора – нечто вроде капельки чернил, как-то оказавшейся в лужице разлившейся ртути.
И увиденное заставило замереть его бесплотное сердце…