– Всё именно так, – признал он, – как ты и сказал.
И ему показалось истинным кошмаром, что обретающаяся внутри якша реальность словно бы сделала шаг назад, вернувшись к тому безумному притворству, что ранее была им с гневом отвергнута. Его настоящий отец, скрестив ноги, сидел напротив него и, не пытаясь вставить ни единого слова, слушал его рассказ. Всё внимание Короля Племён, казалось, было целиком и полностью поглощено голосом сына. А чудовищная мать Моэнгхуса заботливо ухаживала за его разбитым лицом.
В этот раз они разве что оставили его скованным.
Черноволосого мальчугана. Волчеглазого приёмыша.
Моэнгхус проснулся, разбуженный предрассветными проблесками, и лежал совершенно неподвижно, подобно тому, как лежат животные, забредшие в изобилующую хищниками местность. Незримый ему лагерь молчал, словно бы состязаясь в безмолвии с серым светом, сочащимся сверху сквозь прорехи в шкурах, покрывающих конус якша. Он понял, что отец отсутствует, ещё до того, как хорошенько огляделся в пустоте холодного утра, однако же при этом он ровно так же знал, что шпион Консульта здесь, хотя и никак не мог понять, откуда явилось это знание. И посему, когда её лицо возникло в воздухе, словно бы вдруг проявившись в призрачном свете зари, он не испытал ни малейшей тревоги.
Тело её почти целиком скрывалось во мраке.
Они долго, казалось, неизмеримо долго взирали друг на друга. Мать и сын.
– Тебя удивила его осведомлённость о том, что я такое, – сказала вещь-зовущаяся-Серве.
– И что же ты? – прохрипел Моэнгхус.
– Я – изменчивость. То, чем ему нужно, чтобы я была.
Пауза, заполненная неслышным дыханием.
– Ты… озадачен… – она улыбнулась ему кроткой улыбкой, – ты – Анасуримбор.
Имперский принц кивнул.
– А если он оставит меня в живых, что тогда, тварь?
– Однако же он намеревается убить тебя.
Моэнгхус перевернулся на бок, вытерпев столько боли в своём правом плече, сколько сумел.
Она казалась мраморной статуей, столь неподвижной была. И это тоже было уловкой.
– Я – дитя Дома твоего врага, – сказал он, – тот самый голос, что ему не следует слышать. Тебе нужно, чтобы он убил меня, но ты опасаешься, что ему об этом известно так же хорошо, как и тебе… и поэтому он может оставить меня в живых, просто чтобы поступить тебе наперекор.
Напряжённость проникла в её бестелесный лик.
– Возможно… – признала вещь.
Моэнгхус, преодолевая мучительную боль, ухмыльнулся.
– Тебе и в самом деле стоило бы убить меня прямо сейчас.
Безупречно прекрасное лицо отодвинулось, скрывшись во мраке, будто внезапно ушедший под воду цветок, дёрнутый кем-то за стебель из глубины.
Глава восьмая. Стенание
И воистину, стоял он там – под ними, выказывая и храбрость свою и могучую волю, но всё же, как и родичи его, как и все явившиеся сюда, он стоял на коленях, ибо Это было слишком необъятным, дабы не поразить их сердца осознанием, что они лишь мошки, лишь кишащие на равнине сей докучливые вши.
Безумие возрастало, хотя вкуса он так и не чувствовал.
–
Тела, дёргающиеся под натиском ярости, порождённой похотью.
Улыбка Анасуримбора Келлхуса становилась всё шире, по мере того как гриб из огня и горящей смолы вскипал, устремляясь всё выше и выше. Достигая самого свода Небес.
Шматки плоти настолько горячие, что обжигают язык.
Губы, раздавливающие мочки ушей, зубы, выскабливающие кровь из кожи и мяса.
–
Он сам, вылизывающий воняющие экскрементами внутренности.
Содрогающийся на его ранах.
Сибавула, прозванного Вакой устрашившимися его…
–
Пирующий на его ободранном лице.
И раздумывающий, что на вкус он скорее похож на свинину, нежели на баранину.