- И что же ты? – прохрипел Моэнгхус.
- Я - изменчивость. То, чем ему нужно, чтоб я была.
Пауза, заполненная неслышным дыханием.
- Ты…озадачен… - она улыбнулась ему кроткой улыбкой, - ты – Анасуримбор.
Имперский принц кивнул.
- А если он оставит меня в живых, что тогда, тварь?
- Однако же он намеревается убить тебя.
Моэнгхус перевернулся на бок, вытерпев столько боли в своём правом плече, сколько сумел.
Она казалась мраморной статуей, столь неподвижной была. И это тоже было уловкой.
- Я – дитя Дома твоего врага, - сказал он, – тот самый голос, что ему не следует слышать. Тебе нужно, чтобы он убил меня, но ты опасаешься, что ему об этом известно также хорошо, как и тебе…и поэтому он может оставить меня в живых просто, чтобы поступить тебе наперекор.
Напряжённость проникла в её бестелесный лик.
- Возможно… - признала вещь.
Моэнгхус, преодолевая мучительную боль, ухмыльнулся.
- Тебе и в самом деле стоило бы убить меня прямо сейчас.
Безупречно прекрасное лицо отодвинулось, скрывшись во мраке, будто внезапно ушедший под воду цветок, дёрнутый кем-то за стебель из глубины.
Глава восьмая.
Стенание
- Третий Рок Пир-Минингиаль, ИСУФИРЬЯС
Ранняя осень, 20 год Новой Империи (4132 Год Бивня), Голготтерат.
Безумие возрастало, хотя вкуса он так и не чувствовал.
-
Тела, дёргающиеся под натиском ярости, порождённой похотью.
Улыбка Анасуримбора Келлхуса становилась всё шире по мере того как гриб из огня и горящей смолы вскипал, устремляясь всё выше и выше. Достигая самого свода Небес.
Шматки плоти настолько горячие, что обжигают язык.
Губы, раздавливающие мочки ушей, зубы выскабливающие кровь из кожи и мяса.
-
Он сам, вылизывающий воняющие экскрементами внутренности.
Содрогающийся на его ранах.
Сибавула, прозванного Вакой устрашившимися его …
-
Пирующий на его ободранном лице.
И раздумывающий, что на вкус он скорее похож на свинину, нежели на баранину.
Лагерь был разбит там, куда привела их Судьба – у восточного края Окклюзии. Несмотря на опасения имперских планировщиков вода здесь имелась в изобилии и оказалась незагрязнённой. Родники, пробиваясь сквозь скалы, стекали вниз плачущими ручейками, размывавшими там и сям желтовато-чёрные склоны. Тем вечером мужи Ордалии ничего не ели, а лишь пили эту воду. Собравшись вместе, они словно бы превратили осыпи у основания внутреннего края Окклюзии в нечто вроде амфитеатра, Голготтерат же при этом стал его болезненно раздувшейся сценой. Никто из них не произносил ни слова. На закате воздух обрёл ту осеннюю прозрачность, когда угасание света знаменует также и угасание жизни, лишенной тепла. Рога пылали в объятиях солнца до тех пор, пока оно полностью не скрылось за горизонтом, но и вечером пространства, отделяющие воинство от Голготтерата, казались зримыми столь же отчётливо, как и ранее. Под необъятными зеркально-золотыми громадами мужи Ордалии легко различали укрепления, казавшиеся в сравнении с Рогами не более чем поделками из бумаги и клея, но в действительности бывшие столь же могучими, как и бастионы, защищающие Ненсифон, Каритусаль или любой другой из великих городов Трёх Морей. Они рассматривали несчетные тысячи золотых слёз – зубцов, прикрывающих бойницы чёрных стен. Они приглядывались к ненавистным глыбам массивных башен, известных как Дорматуз и Коррунц, защищавших подступы к громаде барбакана Гвергирух, Пасти Юбиль - Пагубы, отравленная тень которой простёрлась почти на все горестные сказания о трагедиях древности. Они прозревали как укрепления Забытья возносятся ступенями прямо к чудовищной цитадели, прижавшейся к внутреннему изгибу Воздетого Рога - Суоль, надвратная башня, защищающая Юбиль Носцисор, Внутренние Врата Голготтерата.