— Нет, — ответил я, несколько ошарашенный его внезапным напором.
— Человеческий мозг это удивительная штука, — сказал Кудряшов и грустно добавил, — но его очень трудно изучать. Поэтому, когда я прочитал, что один ученый занимается вопросом визуализацией мозговой деятельности, то сразу перевелся в его отделение. Мы сработались и он посвятил меня в свои разработки.
Он замолк и со злостью отшвырнул песок. Я заметил, как из его уха высунулся маленький белый червячок. Я уже видел похожую мерзость, когда притащил забинтованную тварь в этот мир. Тело напряглось и я неосознанно придвинул ноги к себе. Татуировка настороженно обожгла грудь, реагирую на мои опасения.
— Я рассчитывал, что Павел Михайлович разработал новый вид энцефалографии, — продолжил рассказ Кудряшов, — но детально разобравшись в устройстве аппарата, носившего номер три, я понял, что это просто куча проводов и транзисторов, выводящая на экран помехи. Но доктор действительно верил, что аппарат работает и мог часами толковать шум на экране.
— А куб и символы? — спросил я, садясь на корточки.
Возможно, что эта тварь просто прикидывается Кудряшовым, чтобы отвлечь мое внимание и убить. Но мне было жутко интересно, чем закончится история и какое я имею к ней отношение.
— Год назад доктор привел мальчика, — продолжил Кудряшов, начав ковыряться в ухе, — имя у него было странное, вроде Мефодий, не вспомню уже. Он научил доктора символам, но нужен был сильный источник энергии. Тогда я придумал куб Кудряшова. Точнее мне он приснился, как Менделееву его таблица.
Он с гордостью посмотрел на меня, словно ожидая аплодисментов. Я состроил одобрительную мину, не забывая следить за его движениями.
— И оно сработало, — радостно воскликнул Кудряшов, — оно и правда показывало самые мучительные человеческие переживания и страхи. За рубежом были только примитивные схемы, а у нас живое кино прямиком из подсознания. Была только одна проблема, испытуемые умирали сразу после сеанса. Но мы старались выбирать людей, оставшихся без родственников.
— Но какого хера, я оказался у вас, привязанным к стулу? — спросил я, наблюдая за переплетенным пучком червей, высунувшихся из левой ноздри Кудряшова.
— Молодой человек, я вас впервые вижу, — удивился тот, — хотя, вначале голос показался мне странно знакомым. До взрыва мы проводили эксперимент на пожилом мужчине, с биполярным расстройстве, и молодой девушке, с маниакальным синдромом. Поэтому, я удивился, откуда ты знаешь такие подробности.
— Понятно, — сказал я, — хотя на самом деле ничего не понятно.
После того, как я увидел белесых червей, то и дело выглядывающих из всех отверстий, откровенничать перехотелось.
— А как звали вашу сестру? — спросил я, внимательно наблюдая за его реакцией.
Кудряшов недоуменно посмотрел на меня, словно я сморозил несусветную глупость.
— Ее звали… — начал он и прервался, словно сам удивленный, тем фактом, что забыл имя сестры.
— Спаси меня! — громко закричал Кудряшов и обрушился градом мелких, извивающихся тварей.
Я тотчас же вскочил на ноги и отбежал подальше. Как и ожидалось, через пару секунд шевеление превратилось и осталась только белый налет. Почему он попросил меня спасти его?
Я помотал головой, сейчас это не имеет никакого значение. Чем больше ты думаешь над тем, чего не понимаешь, тем больше запутываешься и теряешься. Самое главное идти вперед, чтобы вновь не ощутить невыносимую боль.
Бобус
Я осторожно погрузил ступню в воду, внимательно наблюдая за поверхностью. Рыбки реагирует на кровь, хоть первая и попробовала пробраться мне в уретру. Ничего не произошло, ни всплесков, ни бурления и я побрел вперед.
Островок давно остался позади, а я все шел, рассекая теплую водичку. Ступни приятно щекотал мягкий песок на дне. Кожа сморщилась от долгого пребывания в воде. Вокруг была только лазурная, блестящая гладь, куда ни глянь колышущаяся водная пленка. Я вспомнил, что в прошлый раз видел едва уловимые очертание разрушенных зданий вдалеке.
Я даже не ощутил момента, когда все поменялось. По бокам возникло множество мелких песчаных островков, с пучками остролистной желтой растительности. Минуту назад все вокруг казалось монолитным слиянием воды и неба, но вот вдалеке начали прорезаться высокие шпили из черного гранита. Вероятно, именно их я принял за очертания зданий, но ровные, отесанные края камней и вправду походили на рукотворные сооружения.
Через несколько минут под ногами остался только сухой песок. Везде были разбросаны большие, черные отломы скал и скрученные сухие стебли кустарника. Я направился к одной из скал, чтобы осмотреть ее вблизи.
Поверхность на ощупь совершенно гладкая, будто ее столетиями неустанно шлифовали водой и песком. Отсюда они уже не выглядели, как здания, было видно, что переходы неровные и хаотичные.