Мужик, в наколках, весьма колоритный тип. Лет сорока, может и меньше, а может и больше, так навскидку не определю, даже со всем своим опытом. Плотный, жилистый. Взгляд карих глаз — жёсткий, нос перебит, явно бывший боксёр. Шрам над левой бровью — небольшой, но заметный. Рот с тонкими, жёсткими губами и видны золотые фиксы. Одет он небрежно, но со вкусом. Рубашк с коротким рукавом навыпуск, светлые, наверное, льняные брюки и мокасины, почему-то красного цвета.
Я удивлёно даже брови поднял. Вроде, «чёрные» не допускают в своей одежде фасоны с использованием красного цвета. Западло считается, хотя я могу и ошибаться, даже, наверняка ошибаюсь.
Тут же, Сержу:
— Иди, погуляй, малой, разговор у нас к твоему соседу серьёзный.
На что Серж, заикаясь от волнения и сильно прихрамывая, идя к кровати, произнёс:
— Вообще-то спать уже пора, я вам мешать не буду, — а потом добавил: — И, вообще-то, это моя комната и я тут живу, а для беседы, если она такая секретная, можно и на улице беседку приспособить, правда, там комары и мошкара! — и залез с ногами, не раздеваясь, под одеяло.
Владлен только хмыкнул на этот демарш Серёги, а его напарник зло сощурился, но ничего не сказал.
А затем начался мой форменный допрос. Что, да как, и почему?
Но я держал жёсткую позицию и на тот, крайний вопрос, ответил весьма заносчиво.
Вот только, крыть мои доводы старшему в нашей троице собеседников, было нечем. Владлен и вовсе молчал.
— … так говоришь, шёл домой, а эти с битами напали из-за деревьев? — продолжает меня пытать нежданный гость с золотой фиксой во рту.
А я начинаю закипать.
— Я уже про это рассказывал! — отвечаю я.
— А как ты смог отбиться то? — уточняет он, совершенно не обращая внимания на моё проявившееся раздражение.
— Костыли длинные и я знаю, куда надо бить.
— Да уж! — хмыкает он. — То, что ментов не позвал, это правильно. Не зачем их притягивать к такому непростому случаю. Но ты ведь всем семерым по ногам надавал. Мои ребята уже разбудили чудиков. Биты из жоп у них вытащили — те сами не смогли, да и перебитые ноги не давали двигаться из-за сильной боли. — Потом перевёл взгляд на кучу связанной в тюк одежды.
— А это зачем? Там даже трусов не смогли найти.
Я же пожал плечами.
— На их трусы я точно не претендовал.
— Но снять же ты их заставил? — уточняет мой, слишком дотошный собеседник.
— Ну, не самому же мне это делать было, хватило того, что их же битами, этих уродов, мне лично оприходовать пришлось. А вещи… — я посмотрел с улыбкой, на внимательно слушающего меня собеседника, — боевая добыча. Что в бою взято, то свято. Наркоту, что нашёл при них, выкинул по дороге. В грязь втоптал.
— Там не на одну тысячу товара было, парень. — Прямо глядя мне в глаза, произнёс с угрозой в голосе дядя Вова. Так он разрешил к себе обращаться.
Я же, на его претензию, только плечами пожал.
— Не ко мне претензии. Дурь мне не нужна, деньги не верну, это моральная компенсация за потраченные нервные клетки, а они, как известно, не восстанавливаются.
— Компенсация, говоришь? — усмехнулся он, — а биты в задницах тогда что?
— Наказание! — я возвращаю ухмылку. — Есть преступление, есть наказание. Я их к такому приговорил и, как палач, сам же исполнил решение моего суда. Пускай скажут спасибо, что биты не обратным хватом всунул — чувствовали они бы себя, думаю, ещё хуже.
Дядя Вова только головой качает на мои слова.
Я же про себя морщусь. Ведь эта шваль меня грохнуть пыталась, но оказывается, при деле мальчики были — наркотой приторговывали. И чего, спрашивается, с товаром ко мне полезли? А я молчать не собираюсь, и деньги не отдам, вон, пускай этих геев теперь трясут.
— Ладно, понял. К тебе претензий нет. А этих… посмотрим, что можно сделать, но прошу и советую так больше не поступать.
— А что делать? — уточняю я.
Дядя Вова, молча, рассматривает меня.
Понимаю его. Перед ним жирдяй, но со связями. Владлен за меня впрягся и, возможно, кто-то и из Хабаровска словечко замолвит. А раз так, то и наезжать особо смысла нет, тем более, и правда, косяков с моей стороны нет. Не считать же таковым своеобразное наказание за фактическую попытку убийства. Дядя Вова отдаёт себе отчёт в том, что меня бы в живых точно не оставили, да и вряд ли бы я после нескольких ударов по голове выжил бы.
— Думаю, если специально нарываться не будешь, то никто к тебе больше не полезет. Не наглей по жизни, и всё будет путём. До выхода из детдома, проживёшь тихо и спокойно, а потом уже сам. Но и спрос с тебя будет уже другой, соизмеримый с твоими поступками. Пока же, как я говорил, претензий не имеем. Но вот как быть, если парни калеками останутся?
Я же пожал плечами.
— Поймут, каково это — жить инвалидом. Я вообще хотел им и руки, и ноги поломать, но пожалел.
— Один и так на ногах не стоит, в больницу всех в травмпункт повезли. Рабочие халаты дали. Нашли, чтобы срам прикрыть.
Я же ухмыляюсь довольной улыбкой.
— Зато запомнят навсегда этот томный вечерок. Могли бы сейчас водку пить и баб тискать, хотя, двое, наверное, сейчас так и делают.
— Двое? — удивился дядя Вова.
Пожал плечами.