Парень сделал несколько шагов, наверняка собираясь всего лишь сунуть нос в мир мертвых и потом рассказывать таким же олухам-мальчишкам страшную историю о собственной храбрости. Но мертвяки оказались гостеприимными хозяевами, и парнишка исчез так же, как и все остальные, оставив позади горестно вопящую сестру.
— Кули, нет! Кули…
Оле больше не думала. Страх ослепляет, особенно страх за того, кто дорог. Вряд ли она соображала, что делала, просто бросилась следом, чтобы так же растаять в туманной дымке, как мгновением ранее ее брат.
— Айка, постой. — Рион положил руку мне на плечо, останавливая.
— Что?
— Я не знаю, как сказать… — Он замялся.
— Тогда не говори. — Я снова повернулась к тропе.
— Айка, что-то тут неправильно.
— Что?
— Да не знаю я. — Рион запустил пятерню в волосы. — Иначе уже давно сказал бы.
— С кем неправильно? Со мной и Витом? С Михеем? С Кишинтом? С этими приблудными девками?
— С тобой и солдатами, — выдал он и криво улыбнулся.
— Правда? И что там с солдатами?
— Айка, когда мы их встретили, кажется, я что-то видел или слышал… Что-то неправильное, но тогда. — Рион махнул рукой.
— Тогда ты был не в себе.
— Точно. И теперь это воспоминание вертится, как забытое слово на языке, но ухватить я его не могу, только чувствую неправильность. Вот, — растерянно развел он руками.
— Ага, — не зная, что сказать, согласилась я.
Ничего путного, что можно было сказать одновременно про меня и солдат, которых я видела второй раз в жизни, на ум не приходило.
— Будь осторожна, — напутствовал меня Рион.
— Как все… — я пошла по тропе, начала говорить в привычном мире, а закончила в другом: — …гда.
Черная ночь сменилась белым днем настолько резко, что в первый миг показалось, будто я ослепла. Зажмурилась, взмахнула хвостом, о кого-то споткнулась, потерла глаза…
Сквозь яркий белый свет стали проступать очертания, немного нечеткие, словно размытые. Так бывает, когда долго смотришь на солнце: весь мир растворяется в его свете, а ты трешь и трешь глаза, хотя знаешь, что будет только хуже и надо просто остановиться.
Сидя на земле, тихо причитала Оле, любопытный Кули на этот раз крепко держался за ее подол и, громко икая, оглядывался. Я тоже едва не заикала, да что там, едва не заорала в голос.
Этот мир был другим. И мы в нем были другими. Оле больше всего походила на… выцветший гобелен.
Каштановые волосы девушки стали белесыми, кожа полупрозрачной, одежда словно подернулась пылью, что лежала у нас под ногами. Много-много пыли…
— Хоть и не по своей воле, но мы прошли путем нечисти. Рэг нам этого не простит, — похоронным голосом проговорил Орир, разглядывая бледные руки так, словно не понимал, откуда они у него взялись.
Я подняла голову, готовясь увидеть в мире мертвых все что угодно — от армии мертвецов до дасу, жующего листья толокнянки. Мир не был белым, он был серым. Пепельным. Прямая как стрела дорога уходила за горизонт, а вдоль нее клубился, перекатывался бурунами туман, словно черемуховый кисель в кастрюле. Так легко было представить, как этот туман течет по ночным улицам Хотьков, поглощая живую землю шаг за шагом.
— Теперь мы прокляты, — высказался Тиш.
Солдаты походили на призраков воинов, павших в бою за своего короля. Даже их плащи казались выбеленными на солнце.
— Хватить нести чушь! — рявкнул побледневший Киш. — Рэг вам не милосердная дева, чтобы всех прощать. Он воин, как и вы. И сам ходил этими дорогами.
— Чтобы уничтожать нечисть! — воскликнул Тиш, выхватывая меч и разворачиваясь к притворе…
К русоволосой девушке, что стояла чуть в стороне и мягко улыбалась. Ее кожа казалась теплой и живой, глаза приобрели медовый оттенок, пропали клыки, губы походили на розовые цветы яблони, что распускаются каждую весну.
Мечник замер. За спиной тихо охнул Рион.
— Этот мир мертв? — спросил у проводницы Вит. Тени на его лице были такими глубокими, что казалось, с ней разговаривает череп. Мира все еще цеплялась за его одежду.
Руки ей, что ли, отрубить? Я снова почувствовала голод. Или сумку с провизией отобрать?
— Да, — ответила притвора, — и давно. Если не хотим сделаться его частью, стоит поторопиться.
Даже голос ее стал походить на девичий, словно в нашем мире она была наброском, наскоро нарисованным мелом, а здесь стала сама собой. Молодой женщиной чуть постарше Миры.
С тихим щелчком Михей разрядил арбалет и откинул за спину, Грес с сожалением отбросил потухший факел. Тот упал, подняв в воздух серую невесомую пыль, которая, словно снег, покрывала дорогу и наши ноги по щиколотки.
Я принюхалась.
— Это прах, — пояснила проводница. — В этом мире любая плоть превращается в прах.
— Кроме твоей? — поинтересовался Рэйвен, который выглядел лучше всех — возможно, дело было в седине или в чем-то еще, но он казался всего лишь немного нездоровым.
— Кроме моей, — не стала отпираться притвора и спросила: — Очухались? Тогда поднимите эту плаксу, если она, конечно, не решила врасти в дорогу.
Оле вскочила как ужаленная. Зато разревелся Кули, совсем как обычный ребенок.