– Поверьте, в мои намерения не входит распускать сплетни, – помолчав, сдержанно начал он, – но камеристка ее светлости сообщила, что ее светлость вот уже пятый день почти ничего в рот не берет. Горничная только сейчас принесла для леди Хоторн обед в малую столовую. Возможно, если бы вы предложили пообедать с ней, то смогли бы убедить ее светлость немного поесть.
– Эта женщина не нуждается в пище, – пробормотала Александра, неохотно вставая. – Она не похожа на простых смертных.
Холодное лицо Рамзи стало положительно каменным.
– Я прослужил у леди Хоторн сорок лет! Моя глубочайшая тревога за нее привела меня к ошибочному заключению, что вы тоже испытываете к ней некоторое сострадание, поскольку стали членом этой семьи. Прошу простить меня за неверное суждение.
Он принужденно поклонился и вышел, оставив совершенно сбитую с толку Александру терзаться угрызениями совести. Очевидно, Рамзи был предан герцогине, хотя девушка прекрасно знала отношение последней к слугам. В Роузмиде она дважды получила строгий выговор от герцогини за «сплетни со слугами», хотя Алекс всего лишь спросила у Рамзи, женат ли он, а у горничной – есть ли у той дети. Но герцогиня считала любые разговоры с прислугой непозволительной вольностью, попыткой обращаться с ними как с равными, а это, как запомнила Александра из уничтожающе-язвительной лекции герцогини, просто неприлично. Однако, несмотря на все это, Рамзи, очевидно, волнуется за герцогиню, а стало быть, в душе старухи царят не только гордость и высокомерие. Это предположение потянуло за собой другое, и Александра в изумлении уставилась на поднос, гадая, уж не хотела ли этим герцогиня показать, что предлагает перемирие? Еще пять минут назад она не выказывала ни малейшего интереса к тому, поела ли Александра. С другой стороны, поднос может служить недвусмысленным напоминанием Александре поскорее взять себя в руки.
Девушка прикусила губу. В ушах зловещим громом отдавались слова Рамзи. Пять дней… герцогиня ни крошки не взяла в рот. Александра тоже отсылала еду нетронутой, но она молода, сильна и здорова.
Сердце девушки смягчилось еще больше, когда ей пришло в голову, что если герцогиня не может есть, значит, расстроена гораздо сильнее, чем хочет показать.
Александра с тяжелым вздохом пригладила волосы и решила, что герцогиня все-таки собиралась предложить мир. Девушка не могла вынести мысли о том, какая тяжесть лежит на душе у семидесятилетней женщины.
Через полуоткрытую дверь голубой гостиной Александра увидела герцогиню, сидевшую на стуле с высокой спинкой и смотревшую на огонь. Даже сейчас герцогиня казалась неприступно-грозной, однако что-то в ее застывших чертах напоминало Александре мучительные страдания ее матери сразу же после кончины отца, еще до появления второй жены превратившего скорбь миссис Лоренс в ненависть.
Девушка тихо ступила в комнату. Ее тень упала на герцогиню; та резко вскинула голову и тут же отвернулась, но Александра успела заметить подозрительно блестевшие глаза.
– Ваша светлость, – робко окликнула девушка, шагнув вперед.
– Я не давала вам позволения вторгаться сюда, – бросила герцогиня, но на этот раз Александра не позволила себе обмануться резким тоном. Тем же успокаивающим голосом, которым обычно говорила с матерью, она подтвердила:
– Нет, мадам, конечно, не давали.
– Убирайтесь.
Побежденная, но не сдавшаяся, Александра, однако, упрямо возразила:
– Я не останусь надолго. Просто хотела извиниться за все то, что наговорила сейчас. Это было непростительно:
– Я принимаю ваши извинения. А теперь вон!
Игнорируя убийственный взгляд герцогини, Александра подошла ближе:
– Я думала… поскольку нам обеим необходимо поесть, наверное, мы смогли бы проглотить что-то, если бы пообедали вместе. Возможно… мы даже сумели бы вытерпеть общество друг друга.
– Если вам не хватает общества, можете отправляться к своей мамаше, как я и предлагала!
– Потому что, – сдавленно прохрипела Александра, мне необходимо быть рядом с теми, кто любит его.
Нестерпимая боль на миг исказила лицо герцогини. Она немедленно постаралась призвать на помощь обычную сдержанность, но в это кратчайшее мгновение Александра поняла, какое отчаяние кроется за внешней невозмутимостью.
Стараясь не выказать, как разрывается ее сердце от жалости и сострадания, Александра поспешно села напротив герцогини и сняла крышку с блюда. Тошнота подступила к горлу при виде еды, однако она лучезарно улыбнулась.
– Хотите кусочек этого чудного цыпленка или предпочитаете говядину?
Герцогиня поколебалась, не сводя взгляда с Александры.
– Мой внук жив! – объявила она, всем своим видом словно вынуждая девушку возразить.
– Конечно, – поспешно заверила та, зная что окажется за порогом, если выскажет хоть малейшее сомнение. – Я всей душой верю в это.
Герцогиня, по-видимому, наконец поверившая в искренность Александры, нерешительно кивнула и проворчала: