Нечто серое

Мишка сунулся в проем, осторожно положил на усеянный осколками матрац нож и, зажмурившись, полез внутрь.

Почему-то ему представилось, что пока он сучит ногами, проталкиваясь в дом, серое щупальце примеряется к тому месту, над которым так много шутят. Представил, как его тело пронзает резкая боль, а затем раздается чавканье, и его внутренности уходят в глотку серого. Холодеющие руки цепляются за оконную раму, а он все пытается вырваться, пытается уползти прочь.

— Мишка, ты чего так долго? А? — Николя нервничал. Да что там, в голосе друга звенела истерика. О, если бы он видел то, что видел Мишка…

Мишка протиснулся в комнату, нашарил в темноте нож.

— Ты где?

— Я тут, Миш!

— Иду.

Он стащил рукавицу, чтобы лучше чувствовать нож.

Сталь в плоть, сталь в плоть. Хочу лучшего!

Фонарь лежал в проходной комнате, на полу. Луч света падал на стену с желтыми обоями. Мишка нагнулся, поднял его и огляделся.

Странное вожделение растворилось в один миг. Будто с него сдули паутину. Мишка вдруг четко осознал себя стоящим в чужом доме, с ножом в руке, с вздыбленным членом и желанием выпотрошить лучшего друга. Его бросило в пот.

— Что со мною… — прошептал он. — Что это?

Ноги подкосились от слабости, и Мишка со стоном сел прямо на пол. Посмотрел на кривой нож в руке и с ужасом отбросил его прочь. А затем снова проблевался, вспомнив себя минутой раньше, вспомнив эту слизь на висках.

— Коля? Ты где? — почти прохрипел он. Его заколотил озноб. Челюсти застучали так, словно оказались механической игрушкой. Хотелось лечь набок, накрыться чем-нибудь с головой и нагреть воздух хотя бы дыханием. А еще лучше проснуться. Просто проснуться, пойти в комнату родителей, чего он не делал уже много лет, и плюхнуться между ними на кровать. Не слушать ехидные комментарии отца или волнение матери, а просто быть рядом с ними.

Как можно дальше отсюда.

Мишка всхлипнул, вытер нос рукавом и обыскал комнату лучом света. Тот вновь скользнул по стенам, отразился в зеркале шкафа и ткнулся в угол проходной. Прямиком в икону. Большие глаза какого-то святого грустно смотрели прямо на Мишку. И этот взор придал ему сил.

— Господи, помоги мне, — прошептал Мишка. Он никогда не был верующим. Не знал ни единой молитвы, а над бабулями, которые «хотели бы поговорить о Боге» смеялся в голос. Но сейчас вряд ли на планете нашелся бы кто-нибудь настолько верующий.

Та мерзость, подселенная в его мысли, ушла благодаря иконе. Наверняка! Так оно и случилось.

— Миша-а-а! — проскулил Николя из соседней комнаты.

— Я тут! — ответил Мишка. — Я сейчас!

Он нашарил фонарем стул и подтащил его к углу. Забрался наверх и снял икону со стены. Прижал к груди, словно ребенок любимую игрушку. В глазах щипало от слез.

Это все не со мною. Это не со мною. Я хочу проснуться.

Мишка отвесил себе оплеуху и всхлипнул. Лик святого силился прорезать суровым взглядом кромешную тьму, а там, по ту сторону стен, кружило серое. И оно, Мишка знал, никого не выпустит.

— Коля, ты видел его?

Может, исчезнет утром? Если они досидят до утра, под защитой неведомого святого, то серое уйдет?

— Миша! Миша, помоги! — Николя словно и не услышал друга. И этот ответ невпопад больно саданул по сердцу.

Мишка толкнул дверь в комнату, откуда доносился голос приятеля. Та с глухим стуком ударилась ручкой о стену.

Конечно же, история про провалившийся пол оказалась байкой. Можно было сразу догадаться, еще тогда, когда серое послало его сюда с ножом.

Николя стоял между мраморным столом и древней печкой… Вот только это был не Николя. Нижняя часть его тела превратилась в бурлящий слизью комок. Как будто кто-то вывалил огромную червячницу и сверху воткнул в нее Колю Французова, как свечку. Мишку опять затошнило, но он удержался.

То, что было Николя подняло голову и что-то пробормотало. А потом звонко вскрикнуло:

— Миша, помоги!

— Коля?

Друг как-то странно вздохнул. Резко и…

Сладострастно?!

— Коля…

Мишка осторожно вошел в комнату, выставив перед собою икону. Николя что-то чуть слышно прошептал. Темноту прорезал стон. И это напомнило Мишке о холодном щупальце у виска. Напомнило о мыслях, об ощущениях. Надо бежать. Зря он сюда полез.

Опилки. Опилки. Опилки.

Он опустил луч света на кокон, опутывающий Николя. Потом направил в лицо приятелю. Глаза друга были широко раскрыты, но виднелись лишь белки. Парень подергивался и беспрестанно шевелил губами.

— Пошли прочь! — вдруг заорал Мишка. Ткнул в сторону клубка червей иконой. Зашипело так, будто кто-то плеснул воды на раскаленную сковородку. Кокон надорвался, подался назад, но удержался, каплей обволакивая ноги Николя.

В просвете слизи показались его джинсы.

— Отстаньте от него! Прочь! Прочь!

Он сделал шаг вперед, затем другой. От шипения заложило уши, но черви отступали. Кокон распался на десяток щупалец, которые быстро бросились по углам.

— Коля! Коля!

Мишка панически поворачивался то в одну сторону, то в другую, отгоняя иконой и фонарем тени в комнате.

— Коля?!