Неделя ущербной луны

Уже по раздраженному его тону — «что с этой маменькиной дочкой?!» — Андрей понял, что вертолета не будет. Подумаешь, температура! Из-за такой чепухи начальник экспедиции не пойдет на перерасход фондов — вертолетный рейсик, да еще над гольцами, то и дело тонущими в снежной пелене, стоил и риска и денег.

Не стоила этого, по мнению Семисынова, практикантка с биологического, поддерживавшая Андрея Званцева во всех его атаках на начальника экспедиции. «Надеяться надейтесь, — сказал он напоследок по рации, — но на месте не ждите, а потихоньку-помаленьку спускайтесь на резиновых лодках по Черной Убинке, вертолет встретите ракетами».

Потихоньку-помаленьку… Это по Черной-то Убинке.

Надувных жилетов, о которых потом столько говорили, в отряде не было. Их не было и на базе экспедиции (они появились перед самым судом над Андреем). Видимо, надо было потребовать, но как-то все привыкли, что сроду никто не цеплял на себя жилеты.

Он спросил мнение каждого из шести съемщиков, возражений не было, все понимали — это единственный шанс спасти девушку.

Первые излуки они прошли удачно. На быстрине бескилевые лодчонки то и дело разворачивало, а впереди, казалось, вообще была сплошная коловерть, но ведущая пара — рабочий и техник — благополучно проходили самые узкие горловины, призывно помахивая руками, и за ними, держась в центре стремнины, плыли Андрей с Ирой, чуть поодаль от которых держалась последняя, подстраховывающая лодка.

Все случилось как раз на самом, казалось бы, спокойном месте — когда Черная Убинка вырвалась из теснины, раздалась вширь и поутихла, поубавила свой норов. Их лодка царапнула краем за подводный камень, вздыбилась и перевернулась. Падая, Андрей пытался ухватить Иру за телогрейку, но руки скользнули по ткани, на голову обрушился рюкзак с образцами, и когда через секунду-другую, таращась и отфыркиваясь, он появился на поверхности, только облегченная лодка уносилась вниз по реке, покачиваясь на волнах и глянцево блестя мокрым перевернутым днищем.

Сбросив в воде телогрейку и сапоги, Андрей нырял раз за разом, его сносило; он выгреб к берегу, пробежал по галечнику вверх, разламывая ледяной припай, заплыл снова и, нырнув, поплыл середкой под водой. Желтоватые блики призрачно мельтешили перед глазами, тонко свербило в ушах, было слышно, как прозрачно постукивает перекатываемая по дну галька.

Часа через два, после второго вызова, прилетел на одноместном вертолете Семисынов. Четверо из группы Званцева по очереди, едва отогревшись, ныряли в Черную Убинку. Андрей скрючился на узкой полосе галечника, его бил озноб — под конец его самого едва вытащили из воды.

Теперь он сидел облокотившись, не слушая сторожиху и машинально ощупывая книги и компас пальцами. Длинный шумно потянулся и открыл глаза:

— Что это вы с нашим чайником делаете? В бутылке была заварка, новый сорт чая, так что вы не думайте. Очень даже удобно — из носочка льется одновременно и кипяток, и заварка.

— Оно и видно! — Сторожиха грохнула чайник на облупленную печку и пошла в угол за своим ведром. А длинный прямо-таки вперился в Андрея: похоже, принял за кого-то другого.

— Здравствуйте…

Он попробовал лежа кивнуть головой.

Андрей улыбнулся — первый раз за утро.

— Вы техник?

Сторожиха в дверях хихикнула, определила:

— В гору пошел музыкант. За человека принимают.

Длинный безразлично хмыкнул, а из другого мешка высунулась аккуратная головка и поспешно рассеяла недоразумение:

— Техник вообще-то я… — Человек явно старался придать своему голосу солидную хрипотцу. — А что стряслось, мальчики?

Музыкант сел в постели. Андрей с улыбкой переводил взгляд с одного на другого.

— Ты что, — сказала аккуратная головка, — наш новенький, что ли? Подселили, выходит?

— А я подумал, что вы Роман Лилявский, начальник съемочного отряда, — сказал музыкант.

Сторожиха, открывая пяткой дверь, не выдержала, хмыкнула:

— Нашел с кем спутать… с Романом!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Уваркин сидел у себя в коттедже за лаково пустым столом и, барабаня пальцами, хмуро поглядывал на беленький телефон.

Только что звонила Протягина — уже из Каменева, с базы экспедиции. Видно, тем же воркутинским, только в другом вагоне, и выехала вчера из Москвы. Ну, выехала — и ладно. Кто ее держит, лимитирует, так сказать, — сама себе хозяйка. Приехала — и славу богу. Могла бы и вовсе не появляться ни на базе, ни в партии, хоть сто лет, — тоже плакать бы никто не стал. Только вот по делу и без дела трезвонить-то зачем? К тому же и рабочий день не начинался — до девяти еще добрых полчаса.