Недетские сказки Японии

В июне 1928 года Миядзава едет на полуостров Идзу к Ито Нанао. Итогом поездки становятся циклы стихов — «Михара Санбу» и «Токио». Летом этого же года слабый организм Кэндзи не выдерживает огромной нагрузки работы мелиоратором, и к осени у него открывается быстротекущая форма туберкулёза. После этого он в течение двух лет находится на домашнем лечении. Создаёт цикл стихов «В болезни». Почувствовав себя лучше, в 1931 году Кэндзи возвращается к активной деятельности, но ненадолго…

Вскоре второй приступ болезни настигает его. Вернувшись домой в Иватэ, он соблюдает строгий постельный режим, при этом непрерывно работает над созданием сказок и стихов. 3 ноября того же года он заканчивает новый цикл стихов «И даже дождь меня не сломает» («Аме ни мо македзу»).

21 сентября 1933 года в возрасте 37 лет Кэндзи умирает от туберкулёза. Хочется плакать и кричать… Почему так мало, так несправедливо… Но у Бога свои законы справедливости. За свои 37 лет он успел сделать столько, что могло бы хватить другим на несколько жизней. В последний вечер жизни Кэндзи вышел к односельчанам, и до поздней ночи они обсуждали проблемы удобрения почвы. Перед смертью он оставил единственное завещание отцу: распечатать 1000 копий его любимой Сутры Лотоса («Хокэкё») и раздать друзьям, чтобы они помолились…

Миядзава Кэндзи был необыкновенным человеком. Японцы считают, что он был одним из немногих поэтов, достигших просветления при жизни. С детства Кэндзи, сын торговца, видел страдания и нищету крестьян, которые в неурожайные годы вынуждены продавать всё имущество и вести нищенское существование. Так, по-видимому, сформировался в нём комплекс вины перед этими людьми, желание самопожертвования, ведь его семья относилась к зажиточному классу торговцев. Также нельзя не отметить огромное влияние буддизма на жизнь и творчество Кэндзи. В 18 лет он впервые услышал Сутру Лотоса, которая глубоко затронула его сердце. Именно под впечатлением от силы этой молитвы он поступил в школу Кокутюкай, принципы которой отличались от устоев буддийской школы отца, что внесло немало разногласий в семью Миядзавы.

Жертвование всем ради обездоленных и презрение к сильным мира сего были основными чертами школы Кокутюкай, что было близко душе Кэндзи. Смерть сестры Тоси, которая понимала его в семье лучше всех, навсегда оставила след лёгкой грусти в произведениях писателя.

Произведения Миядзавы Кэндзи, наполненные гуманизмом и любовью к природе, шагают из страны в страну. Они не могут и не должны знать границ.

В ЧАЩЕ

— Наши предки птицы, все как один, когда впервые спустились с неба, были совершенно белыми - так обратилась ко мне одна престарелая сова, одиноко сидевшая в чаще леса на ветке низенькой сосны в безветренный тихий вечер, когда золотой серп уже висел на восточном небосклоне.

Однако я особенно не доверяю особам, подобным совам.

Посмотришь на неё, как она раздувает щёки, разговаривает неохотно, а если и говорит, то голос её звучит зычно, весомо, или как она широко раскрывает глаза во время разговора и правдиво поворачивает свою толстую шею в тёмно-синей тени деревьев, то кажется, что сердце у неё такое же - прямое и бесхитростное. Да, сова своим видом могла обмануть кого угодно. Поэтому я ей нисколечко не доверял. Однако однажды, в самый обычный вечер, я, вдыхая серебряный лунный свет, пошёл послушать, что же теперь расскажет эта большая сова. Мне показалось, что она хочет поведать известную историю о покрасочной мастерской коршуна. [1]

Что же, ничего плохого в том нет, что я спокойно выслушаю её рассказ и оценю, достаточно ли он логичен, нет ли в нём обмана. Так что я, сделав, по возможности, серьёзное лицо, обратился к сове:

— Сова, говорят, что птицы спустились с неба - ноги поджали и спустились. А ещё говорят, что они все были белыми. Это правда? Если это так, то почему же сейчас они такие разноцветные: кто трехцветный, кто пепельный, кто красный – кто во что горазд.

Сова, услышав начало моего обращения, мгновенно широко открыла глаза:

— Ага, попался на удочку!

Однако моё упоминание о трёхцветных птицах резко испортило ей настроение.

— То, что вы говорите, совершеннейшая ерунда. Трёхцветной может быть только кошка. Птица не может быть трёхцветной. Я обрадовался, что сова попалась в расставленные мною сети, и спросил:

— Так что, выходит, среди птиц не было кошек?

Услышав это, сова как-то нехорошо заёрзала на ветке. «Вот он, нужный момент», — подумал я и добавил:

— Где-то всё-таки я слышал, что кошки входили в разряд птиц. И козодой мне говорил об этом, и ворона, кажется, говорила то же самое.

Сова горько рассмеялась, пытаясь сбить меня тем самым с толку, и добавила:

— Однако у вас большие связи.

Но меня так просто с толку не собьёшь.

— И тем не менее это правда. К тому же об этом говорил мне ваш друг козодой.

Сова поёрзала на ветке ещё какое-то время и потом проронила:

— Это была кличка.

Сказала как отрезала и отвернулась.

— Так это была кличка? Чья? Чья? Эй, сова, послушай! Кошка — чья это была кличка?