Нефертити

Она в то же мгновение долетела до берегов Евфрата, намного опередив душу телохранителя и, превратившись в тонкую невидимую иглу, впилась в спину хеттского вождя меж лопатками. Тот резко выпрямился, почувствовав странный укол, развёл в сторону руки, поморщился. Войско уже выстраивалось на прибрежной дороге, чтобы ускоренным маршем двинуться на Вашшукканни, военачальники отдавали последние приказы, выравнивая линии и промежутки между колоннами, ожидая, когда затрубят рога и можно будет выступить. Убитых похоронили тут же, без особых почестей. Самодержец спешил, подгоняя тысяцких и сотников, как колесничих, так и конных, юлой крутился на одном месте, готовый, не раздумывая, кинуться в битву. И вдруг этот странный укус меж лопаток, заставивший его сразу же сникнуть, отвести коня в сторону и почти на час позабыть о спешке. Яростный огонь угас в зрачках, ослабла в руках узда, и уши неожиданно заложило, да так, что повелитель перестал слышать земные звуки. Самодержец медленно оглянулся и посмотрел в ту сторону, где ещё утром располагался их лагерь. Послышался странный хрипловатый смешок, и Азылык вдруг заговорил столь отчётливо, словно стоял у него за спиной. Полководец резко обернулся, но вокруг никого не было, он один стоял на берегу реки.

— Нечего суетиться, надо возвратиться и разбить лагерь на прежнем месте, — проговорил прорицатель тем спокойным голосом, каким всегда давал ему советы. — Время не для войны, ты же сам это чувствуешь!

— Но мы сами только что снялись оттуда! — опомнившись, ответил правитель, с трудом сопротивляясь воле гадателя. — Да и безрассудно возвращаться назад, коли мы пришли завоёвывать чужое государство! Это равносильно бегству!

— Это не бегство, а тактический манёвр, — успокаивая, проговорил прорицатель, и снова послышался его хрипловатый смешок. — Нельзя, не проверив дороги, вести своё войско! Тридцать ратников ты уже потерял, не получив ни пяди чужой земли! Так разве ведут войну?! Опомнись! Кроме того, можно договориться с Сутарной, и он добровольно станет платить тебе дань. Ты же, не потеряв ни одного ратника, достигнешь своей цели, как это случилось в Хайасе. Разве ум слабее меча?.. Ты прогнал меня, потому что тебе приятнее достигать цели своим путём, выказывая личную храбрость. Тебя раздражает моя правота, мои советы. Но разве они дурны? Разве я не пекусь о твоём благе? Меня оскорбила твоя неблагодарность, и я ушёл. Так не поступают с теми, кто много лет служил тебе верой и правдой!

— Чего ты добиваешься?! — взревел властитель. — Ты хочешь сломить мой дух, сделать из меня свою тень! Но я этого не хочу! И я всегда сам буду решать, что мне делать и куда вести своё войско! В Митанни, в Сирию, Египет, куда мне заблагорассудится, и никто меня не остановит! Слышишь, никто! И уж тем более ты и твои глупые предсказания! Я один хочу царствовать на этой земле, и другого властителя, кроме меня, не будет!

В ответ послышалось странное шелестение, и правитель услышал насмешку оракула. Он разъярился ещё больше, выхватил меч, готовый наказать обидчика, обернулся, но заметив потрясённые взгляды своих военачальников и всего войска, терпеливо ожидающих приказа полководца, успокоился и вложил меч в ножны.

Прошло полтора часа после отъезда Хашши, войско давно переправилось через Евфрат и теперь в молчаливом изумлении взирало на своего повелителя, в одиночестве застывшего на берегу Евфрата и не сводившего пристального взгляда с того места, где недавно был разбит их лагерь. Суппилулиума, будто позабыв обо всём на свете, поджидал слугу, проклиная его тупую преданность и столь долгое отсутствие. Телохранитель, конечно же, не ребёнок, не заплутает и найдёт их, если они без него двинутся дальше. Но правитель жаждал увидеть не своего заспинника. Ему вдруг захотелось взглянуть на самоуверенный и обычно безмятежный лик оракула, насладиться тем, как провидец станет вести себя в предсмертный миг.

Царь, как никогда, жаждал его смерти. Вот уж где ему потребуется мужество.

Стоило, конечно, признать, что утренние опасения Азылыка оказались не напрасными: при переправе их поджидала засада, и прорицатель это почувствовал. Не исключено, что и митаннийские волхвы теперь ворожили им несчастья, ибо другого способа спастись у Сутарны не было, потому они и поставили прочный заслон видениям хеттского оракула, и тут властитель зря на него рассердился. Однако гадатель посмел без его разрешения уйти из лагеря, сбежать, как изменник, а значит, опять же, достоин смерти. И эти мстительные желания, подобно голодным псам, разрывали его душу на части и не давали ему отправиться дальше.