Нефритовый Глаз

Мэй принялась перелистывать страницы. Люди сдавали в отделение ценного багажа самые разные предметы: деревянный футляр из ясеня, запечатанный конверт, непонятную вещицу, завернутую в дерюгу; живую птицу в клетке. Пассажиры со всех концов великой страны привозили с собой и оставляли здесь частицу своей жизни и родимых мест, будь то рисовые поля юга, суровые леса северо-востока или горы, степь и лошадиные табуны запада. Встречались и приехавшие из Лояна, где брал начало Великий шелковый путь. Мэй вынимала заполненные бланки из скоросшивателя и откладывала в сторону.

Одна из галогеновых ламп на потолке надоедливо мигала. Господин Тан взял метлу и потыкал ручкой в стеклянную трубку, но это не возымело действия.

— Так вы из какого, говорите, отдела железнодорожного бюро?

— Я вам ничего не говорила, — ответила Мэй.

Господин Тан замолчал и минут двадцать не издавал ни звука, пока Мэй не подняла от бумаг голову и не попросила:

— Не могли бы вы пригласить ко мне одну из ваших помощниц?

Господин Тан вдавил докуренную сигарету в переполненную пепельницу, надел фуражку и вышел, громко хлопнув дверью.

Мэй ждала довольно долго. Наконец господин Тан вернулся в сопровождении одной из близняшек. Ей было лет двадцать пять; не красавица, но с симпатичными, живыми глазами. Щеки ее пылали после долгих часов, проведенных за стойкой, но кожа высохла на душном вокзальном воздухе. Девушка вошла в помещение бодрым шагом.

— Здравствуйте, товарищ Ван! — пронзительным голосом воскликнула она и протянула руку. — Почтенный Тан сказал мне, что вы из бюро. Я работаю в отделении ценного багажа. Можно сесть? — И, не дожидаясь разрешения, подтянула к себе стул.

Мэй повернулась к господину Тану:

— Не могли бы вы оставить нас ненадолго?

Тот отвернулся, будто не слышал, и принялся выковыривать ногтем из зубов крошку табака.

— Пожалуйста! — строго произнесла Мэй.

Господин Тан затянулся в последний раз очередной, сгоревшей почти до основания сигаретой, бросил окурок на пол и придавил ногой. Потом взял свою фуражку и вышел.

— Вы помните этого мужчину по имени Чжан Хун? — Мэй протянула девушке заполненный бланк камеры хранения. — Здесь написано, что первого апреля он оставил в отделении ценного багажа большой деревянный ящик и забрал его через пять дней. — Мэй изобразила руками в воздухе прямоугольник, показывая приблизительные размеры ящика. — Думаю, мужчина был крепкого телосложения, среднего роста, со шрамом над левой бровью. Говорил с хэнаньским акцентом.

Девушка понимающе кивнула, спокойно выдержав пристальный взгляд Мэй. По ее лицу было видно, что она пытается разыскать в длинном и запутанном лабиринте своей памяти нужного человека.

— В том ящике находился очень ценный предмет. Мужчина мог волноваться, нервничать, вести себя необычно, — старалась помочь ей Мэй. — Думаю, что за ящиком он пришел часов в шесть вечера. Если не ошибаюсь, около восьми вечера с вашего вокзала ежедневно отходят два поезда до Гонконга и один до Шэньчжэня, не так ли? — По расчетам Мэй, продавцу и перекупщику ритуальной чаши как раз хватило двух часов, чтобы завершить сделку и ближайшим поездом отправить ее в Гонконг или прилегающий район.

Девушка задумчиво поджала губы, наклонила голову набок и даже глаза закрыла. Мэй представила себе, как в ее сознании чередуются дни и лица, до настоящей минуты не имевшие никакого значения, и продолжила в надежде подсказать собеседнице нечто способное оживить ее память:

— Провинциал, впервые приехавший в Пекин. У него большие планы. Он жаждет разбогатеть. Думаю, ради такого случая мужчина принарядился в костюм, туфли, постригся, даже чемоданы новые приобрел. Короче, пыль в глаза пустил.

Глаза девушки широко раскрылись. Потом веки опять ненадолго опустились, а когда поднялись, она заговорила:

— Кажется, вспомнила! С большим шрамом, вроде как ударило чем-то тяжелым! — Девушка прищурилась. — Да, костюм на нем был новый, только дешевый. И вместо чемодана большая сумка типа хозяйственной.

У нее на лице появилась самодовольная улыбка.

— Я на железной дороге много лет работаю, всех их насквозь вижу! — Мысли вырвались на свободу из туннелей памяти, и теперь одно воспоминание цеплялось за другое, вызывая к жизни все новые подробности. — Каждому хочется покрасоваться, как-никак в Пекин заявился, в столицу! Прическу соорудит, напялит на себя, что у них в деревне модно! А сюда припрется — ну, чистый клоун из цирка! И навозом за целую ли разит! Поначалу я и внимания не обратила на этого — как его? — Чжан Хуна.

— Но тем не менее запомнили! Почему?

— Ну да, запомнила. А почему… А вот почему! В тот вечер было полно народу. Я ему говорю — не ты один, все торопятся, стой молча и дожидайся своей очереди! А он не отстает, все жалуется на обслуживание, и то ему не так, и это! До чего же отвратительные бывают клиенты! Кто они такие, чтобы указывать нам, как надо работать?