Негатор или история неправильного попаданца

Но все же язык — первое. Что для изучения нужно? Предметы, названия которых будет произносить мой учитель. Действия придется изображать мне. Наречия — тоже мне. Прилагательные — это показывать на примерах. И для всего этого — помещение и время. Второе, полагаю, у меня имеется. Первое… с этим сложнее. Обычно в деревнях свободных домов не бывает. Но вдруг найдется?

А вот попробуем.

Я подозвал старосту к себе, ткнул пальцем в его дом, потом в него самого. Потом пригласил подойти к следующему дому (вместе с синим плащом), проверил, есть ли кто из владельцев. Были такие. Мы пошли дальше.

А пустой дом все же отыскался. Или, скажем так, незанятый. Уехали обитатели. Староста дважды показал семь пальцев. То ли две недели, то ли семь недель. По-любому мне хватит.

Веду молодого человека в дом. Он переставляет ноги в полной прострации. С него можно черпать отчаяние ведрами. Ну, это мне по барабану — лишь бы учить начал.

Что ж, вспомним студенческие годы.

Глава 4

Обучение оказалось сложнее, чем предвиделось — даже с учетом моей превосходной памяти. Для начала я представился. Давать мое настоящее имя почему-то не хотелось, и я назвался школьной кличкой Профессор. В ответ выяснил, что моего пленника зовут Сарат-ир. В первый вечер я выучил все повседневные предметы, многие из цветов (пришлось задействовать букет полевых цветиков, которые собрала одна из деревенских девочек), повседневные действия, а также названия единиц времени. По крайней мере, из дней собиралась здешняя неделя, из нее — месяц, а их них — год. К моему удивлению, сдвинулась с нуля грамматика. Правда, практика тут же показала, что использование глаголов в неопределенной форме снижает недопонимание до минимума, и я решил именно так разговаривать вплоть до полного изучения всех правил. После некоторых усилий я вдолбил в учителя мысль о том, что любой мой жест надо не просто стараться понять, но тут же пытаться переводить. Надо отдать справедливость моему наставнику: он не только подбирал простые слова, но и пытался говорить медленно и с наилучшей дикцией. Впрочем, с абстрактными понятиями обстояло куда сложнее, как и с произношением.

Тактика удержания моего пленника была простой, как табуретка. В первый же вечер я его утомил до такой степени, что парень заснул, сидя на лавке. Потом я его разбудил, довел до лежанки, укрыл тем, чем местные пользовались вместо одеяла, и оставил в покое. Разумеется, раздеванием-разуванием я не озаботился. Меры предотвращения побега состояли в чурбачке с крайне неровным торцом, который я прислонил к двери. Любая попытка приоткрыть дверь привела бы к падению чурбачка — остальное ясно. Еще один шумосигнализатор (серая нитка, совершенно незаметная во тьме и предназначенная для опрокидывания палочки, опирающейся на стенку) я устроил непосредственно у лежанки, где мирно дрых мой уважаемый учитель. Третья мера была основана на мне самом — я приказал себе отслеживать во сне любые подозрительные звуки. Уверенности не было, но подумалось, что в свете новых возможностей организма это может сработать.

Проснулся я первым. Минут двадцать ушло на то, чтобы составить план. В него входило обзаведение книгой — хорошо бы букварь, но ожидать такой подарок судьбы было чересчур оптимистично. Кроме того, очень хотелось узнать подробнее о вооружении здешних обитателей, в частности, о магии — если таковая в этом мире действует. С этой целью я планировал до тонкостей разобраться — что же такое те безделушки, что я затрофеил. На это я отвел никак не меньше двух дней, что оказалось абсолютно точным прогнозом. И вправду освоение соответствующих понятий заняло больше двух дней. Много больше, если быть точным.

В число первоочередных задач я поставил также уяснение социальной структуры здешнего общества.

К моему приятному удивлению, оказалось, что местные знакомы с понятием «туалет типа скворечник». Мало того: это сооружение находилось на расстоянии более пятидесяти метров от колодца. Кто же это внушил местным такое тонкое понимание правил санитарии?

После завтрака я затратил не более пяти минут на разъяснение старосте моего желания заполучить книгу. Тот, правда, понял, что мне нужно, но, в свою очередь, дал ясно и недвусмысленно понять, что грамотных в деревне нет. Он с таким жаром и столько раз это повторял, что у меня зародилось сильнейшее подозрение, что в деревне всеобязательно имеются грамотные, но власти этого очень не одобряют. С трудом мне удалось объяснить старосте, что книга мне все равно нужна; он в ответ дал понять, что книгу можно приобрести на рынке, да и много другое, если надо. А вот термин «писчая бумага» я перевести на местный не мог, как ни старался. Возможно, само слово «писать» было абстракцией для местных. Или это занятие также не пользовалось любовью властей.