Негодяй из Сефлё

Мартин Бек пытался закричать, но из груди его вырвались лишь булькающие звуки, и он ощутил во рту привкус крови.

Теперь он лежал тихо и гадал, откуда взялся могучий рокот, звучащий в его ушах. Рокот походил на шум ветра в вершинах деревьев, на рев морского прибоя, а может быть, его издавал работающий поблизости кондиционер?

Мартин Бек почувствовал, что погружается в мягкую, безмолвную тьму, где рокот смолкнет, и не стал противиться. Снова возник рокот и фосфорическое мерцание на кроваво-красном фоне под закрытыми веками, и, прежде чем снова погрузиться во тьму, он понял, что этот рокот звучит в нем самом.

Сознание уходило и возвращалось, уходило и возвращалось, словно его качали ленивые мягкие волны, в мозгу проплывали видения и обрывки мыслей, которых Мартин Бек уже не мог удержать. Он слышал бормотание, отдаленные звуки и голоса в наплывающем рокоте, но все это не имело больше к нему никакого отношения.

Он рухнул в громыхающий колодец мрака.

XXX

Колльберг нервно барабанил костяшками пальцев по своему коротковолновику.

— Что случилось?

В аппарате послышался треск, но больше ни звука.

— Что случилось? — опять закричал он.

Широко шагая, к нему подошел Гюнвальд Ларссон.

— С пожарной машиной? Короткое замыкание.

— Да при чем тут пожарная? Что с Беком? Алло! Алло! Слушаю!

Небольшой треск, пожалуй, чуть сильней, чем первый раз, после чего голос Рённа тягуче и неуверенно спросил:

— В чем дело?

— Да не знаю я! — закричал Колльберг. — Что ты видишь?

— Теперь ничего.

— А раньше?

— Трудно сказать. По-моему, я видел Эриксона. Он подошел к краю, и тогда я подал Мартину сигнал. А потом…

— Ну, — нетерпеливо подгонял его Колльберг. — Говори же.

— Потом сирена смолкла, а Эриксон после этого поднялся на ноги. Во всяком случае, мне так кажется. Он стоял во весь рост спиной ко мне.

— А Мартина ты видел?

— Нет, ни разу.

— А теперь?

— Теперь вообще ничего не вижу. Теперь там никого нет.

— Черт возьми, — выругался Колльберг и уронил руку с радиопередатчиком.

Гюнвальд Ларссон сердито хмыкнул.

Они стояли на Обсерваториенгатан, возле поворота на Далагатан и менее чем в ста метрах от дома. Мальм тоже был здесь, и еще довольно много народу.

Подошел пожарник и спросил:

— Машине с лестницей оставаться на прежнем месте?

Мальм поглядел на Колльберга, потом на Гюнвальда Ларссона. Теперь он уже не рвался командовать, как вначале.

— Не надо, — ответил Колльберг. — Пусть едет назад. Не стоит ребятам без надобности маячить у него на глазах.

— Ну, — сказал Ларссон, — сдается мне, что Мартин загремел.

— Да. — глухо откликнулся Колльберг. — Похоже, что так.

— Минуточку. — вмешался кто-то. — Послушайте-ка.

Это был Норман Хансон. Он что-то сказал в свой микрофон, потом обратился к Колльбергу.

— Я только что поймал наблюдателя на колокольне. Ему кажется, что он видит Бека.

— Видит? Где?

— Лежит на северном балконе со стороны двора.

Хансон серьезно поглядел на Колльберга и добавил:

— Похоже, что он ранен.

— Ранен? А он шевелится?

— Сейчас нет. Но наблюдатель считает, что несколько минут назад он шевелился.

Сообщение могло оказаться справедливым. Ведь с крыши «Боньерса» Рённу не видна дворовая сторона. А церковь расположена севернее дома, да вдобавок ближе на двести метров.

— Надо вынести его оттуда, — пробормотал Колльберг.

— Да и вообще пора кончать эту волынку, — мрачно сказал Гюнвальд Ларссон.

Через несколько секунд он добавил:

— В конце концов, только дурак мог полезть туда в одиночку. Только дурак.

— Молчим в глаза и говорим пакости за глаза, — подытожил Колльберг. — Знаешь, Ларссон, как это называется?

Гюнвальд Ларссон долго глядел на него. Потом резко сказал:

— Что ты хочешь — это безумный город в потерявшей рассудок стране. А на крыше перед нами сидит несчастный маньяк, и нам предстоит теперь снять его оттуда.

— В общих чертах верно, — сказал Колльберг.

— Сам знаю.

— Господи Боже мой, нашли о чем разговаривать, — нервничал Мальм.

Ни тот, ни другой даже не взглянули на него.

— О'кэй, — сказал Гюнвальд Ларссон, — ты пойдешь выручать своего дружка Бека, а я займусь остальным.

Колльберг кивнул.

Он пошел было к пожарникам, но на полдороге остановился и сказал:

— Знаешь, как я расцениваю твои шансы вернуться с крыши живым и невредимым? При твоем методе?

— Могу догадаться, — ответил Ларссон.

Потом он посмотрел на окружающих его людей и громко объявил:

— Я собираюсь взорвать дверь и штурмовать крышу изнутри. Мне нужен еще один человек. Максимум два.

Четверо или пятеро молодых полицейских и один пожарник тотчас подняли руки, потом еще один голос за его спиной сказал:

— Можно мне?

— Боюсь, вы меня не поняли, — продолжал Гюнвальд Ларссон. — Мне не нужен помощник, который считает, что это его долг, не нужен и такой, который воображает себя героем и хочет отличиться. Возможность угодить под пулю здесь гораздо больше, чем вы подозреваете.

— К чему ты клонишь? — недоумевал Мальм. — И кого ты тогда хочешь взять?

— Вопрос может идти только о таких людях, которые действительно готовы подставить себя под пулю. Которых это забавляет.

— Возьми меня.

Гюнвальд Ларссон оглянулся на говорившего.