Негодяй из Сефлё

Полицейский спрятал свою черную записную книжку, а вместо того достал жетон. Теперь он вертел его в руках, словно это был спасательный круг или амулет.

Скоро у полицейских отберут жетоны, подумал Рённ ни к селу ни к городу. И тем самым разрешится наконец затянувшийся спор о том, где следует его носить: то ли на груди, как опознавательный знак, то ли в кармане. Скоро эти бляхи просто-напросто отменят и вместо них введут обыкновенную личную карточку, а полицейские смогут и впредь сохранять анонимность под обезличивающим однообразием мундира.

Вслух же Рённ спросил:

— Тебя как зовут?

— Андерсон.

— Ты когда сюда прибыл?

— В два часа шестнадцать минут. Девять минут назад. Мы были поблизости. На Оденплан.

Рённ снял очки и покосился на мальчика в мундире. Мальчик стоял над раковиной иззелена-бледный. Его рвало. Старший перехватил взгляд Рённа и сказал без всякого выражения:

— Он еще практикант. Первый раз на задании.

— Вот и надо о нем позаботиться. А сюда пусть пришлют человек пять-шесть из пятого.

— Дежурный автобус из пятого округа уже был здесь, — браво отрапортовал Андерсон, и вид у него сделался такой, будто он намерен то ли отдать честь, то ли стать по стойке «смирно», то ли выкинуть еще какую-нибудь глупость.

— Минуточку, — сказал Рённ. — Вы видели здесь что-нибудь подозрительное?

Вопрос был, пожалуй, не совсем удачно сформулирован, и сбитый с толку полицейский уставился на дверь палаты.

— Н-да, — произнес он уклончиво.

— А вы знаете, кто он был? Ну, который там?

— Комиссар Нюман, что ли?

— Он самый.

— По виду не сразу угадаешь.

— Да, — сказал Рённ. — Трудно.

Андерсон ушел. Рённ вытер пот со лба и подумал, с чего ему начать.

Думал десять секунд. Потом подошел к настенному телефону и набрал домашний номер Мартина Бека.

Трубку сняли сразу, и Рённ сказал:

— Привет. Это Рённ. Я в Саббатсберге. Приезжай сюда.

— Хорошо, — сказал Мартин Бек.

— И немедленно.

— Хорошо.

Рённ повесил трубку и вернулся к остальным. Подождал. Протянул носовой платок практиканту, смущенно обтиравшему рот. Практикант сказал:

— Извините.

— Со всяким может случиться.

— Я не мог удержаться. Это всегда так выглядит?

— Нет, — ответил Рённ. — Нет, не сказал бы. Я двадцать один год в полиции и, честно говоря, ни разу не видел ничего подобного. — Затем, обернувшись к мужчине с черными кудрями, спросил:

— Здесь есть психиатр?

— Никс ферштеен, — ответил врач.

Рённ надел очки и внимательно изучил пластмассовый значок на его белом халате. Там было указано:

— «Доктор Юэк Юкецетюрце».

— Н-да, — сказал он самому себе.

Спрятал очки и стал ждать.

VI

Палата имела пять метров в длину, три с половиной в ширину и почти четыре в высоту. Окраска была всюду почти одинаковая: потолок — грязно-белый, а оштукатуренные стены — неопределенного желто-серого цвета. Серо-белые мраморные плитки пола. Светло-серый переплет окна, такие же двери. На окне висели толстые шторы из бледно-желтого дамаста [3], а под ними тонкие белые хлопчатобумажные гардины. Кровать белая, пододеяльник и наволочки тоже. Тумбочка серая, стул светло-коричневый. Старая краска на мебели облупилась, а на неровных стенах пошла трещинами. Побелка на потолке отстала, местами проступили коричневые разводы — от сырости. Все было старым, но очень опрятным. На тумбочке стояла мельхиоровая ваза, а в ней семь чайных роз. Очки с футляром на пуговке, прозрачная пластмассовая коробочка с двумя маленькими белыми таблетками, небольшой белый транзистор, недоеденное яблоко и стакан, до половины наполненный светло-желтой жидкостью. На нижней полочке лежала стопка газет, четыре письма, записная книжка с линованной бумагой, блестящая шариковая ручка со штифтами четырех цветов и несколько мелких монет, точнее говоря, восемь достоинством в десять эре, две по двадцать пять и шесть в одну крону. В тумбочке было два выдвижных ящика. В верхнем лежало три уже использованных носовых платка, мыло в синей пластмассовой мыльнице, зубная паста, щетка, маленькая бутылочка с лосьоном для бритья, пакетик с таблетками от кашля и кожаный несессер со щипчиками, ножницами и пилкой для ногтей. В нижнем обнаружили бумажник, электробритву, марочный блок, две трубки, кисет с табаком и использованную открытку с изображением стокгольмской ратуши. Через прямую спинку стула было перекинуто несколько носильных вещей, как-то: серый халат из бумажной ткани, брюки того же цвета и качества и длинная, до колен, белая рубашка. Носки и кальсоны лежали на сиденье, а перед кроватью стояла пара шлепанцев. На крючке у дверей висел халат бежевого цвета.

Только один цвет в этой комнате выпадал из общей цветовой гаммы — неправдоподобно, немыслимо красный цвет.

Убитый лежал на боку, между окном и кроватью. Горло у него было перерезано с такой силой, что голова запрокинулась почти под прямым углом, левая щека была прижата к полу. Язык вывалился в зияющий разрез, а расколотая вставная челюсть торчала из рассеченных губ.