Нейромантик

Кейс осмотрел пространство Матрицы вокруг айса "Тиссье-Ашпул", нашел розовую структуру, стандартное образование коммерческого типа, переместился туда и оглядел окрестности.

– Может, этот вирус неисправен?

– Такое возможно. Но я сомневаюсь. Наша детка военная, как пить дать. И новая. И даже неизвестного типа. Иначе нас уже засекли бы как китайских воришек, но никто на вирус внимания не обращает. Включая, быть может, даже ребят в "Блуждающих огнях".

Кейс еще раз посмотрел на широкую однообразную стену, экранирующую виллу.

– Что ж, – сказал он, – в этом наше преимущество, верно?

– Может быть. – Конструкт издал скребущий душу звук, означающий у него смех. – Я еще раз проверил для тебя старину "Куань одиннадцать", мальчик. Он абсолютно дружественен к хозяину, пока ты держишь его за яйца, вежлив и услужлив до омерзения. Изъясняется, кстати, на хорошем английском. Ты когда-нибудь раньше слышал о медленных вирусах?

– Нет.

– А я слышал, но лишь однажды. Тогда это была всего лишь идея, но она целиком воплощена в нашем старине "Куане". Эта штука не высверливает отверстий и не делает инъекций. Она, конечно же, взаимодействует с айсом, но настолько медленно, что айс этого практически не замечает. Ближайшая к айсу сторона логических взаимосвязей "Куаня" постепенно приближается к нему и, как бы это сказать, мутирует, что ли, превращаясь в точное подобие ткани цели. Когда состыковка заканчивается, в дело вступает основное ядро, "Куань" начинает охмурять и делать петли уже вокруг логик айса. И становится его сиамским близнецом прежде, чем тот прочухает, что к чему.

Котелок рассмеялся.

– Не слишком ли ты сегодня весел, приятель? От твоего смеха мурашки по коже.

– А что мне еще остается? – ответил Котелок. – Старине мертвяку без шуток просто никуда.

Кейс ударил пальцем по переключателю симстима.

И упал на кучу какого-то металлолома, в запах пыли, его руки и колени заскользили по бумажной кипе. Позади него что-то с грохотом обрушилось.

– Ну что же ты, – сказал Финн. – Поосторожнее надо.

Кейс лежал на спине на груде пожелтевших от старости журналов, а из пыльной темноты "Метро голографикс" ему блестели два ряда белых ровных зубов чернокожей девчушки Финна. Кейс полежал еще немного, вдыхая аромат журнального старья и дожидаясь, чтобы сердце успокоилось и перестало бешено колотиться.

– Зимнее Безмолвие, – сказал он.

– Да, – ответил Финн. Его голос доносился откуда-то слева. – Ты все правильно понял.

– Пошел к черту, – огрызнулся Кейс, растирая локоть.

– Ну зачем же так? – возразил Финн, появляясь из ниши под полками с электронным барахлом. – Это все специально ради тебя. Или тебе больше понравилось бы, если я общался с тобою в Матрице из горящего терновника?

Финн достал из кармана пиджака пачку "Портагас" и закурил. По коридору поплыл запах кубинского табака.

– А там... там ты все равно ничего не пропустишь. Час пребывания здесь продлится всего лишь несколько секунд физического времени.

– Думаешь, являясь в облике знакомых мне людей, ты сможешь задеть меня?

Кейс встал, отряхивая белую пыль со своих черных джинсов. Повернулся и посмотрел назад, на пыльное окно магазинчика, в сторону закрытой двери, ведущей на улицу.

– Что там снаружи? Нью-Йорк? Или все кончается этой дверью?

– Ну, как сказать, – начал Финн. – Это как то самое дерево, знаешь? Которое падает в лесу, но нет никого, кто мог бы его услышать. – Финн обнажил в улыбке желтые резцы и выдохнул сигаретный дым. – Если желаешь, можешь даже выйти и прогуляться. Все будет на местах. По крайней мере, все то, что ты видел раньше. Это твои воспоминания, понимаешь? Я просканировал тебя, скомпоновал из этого модель, а теперь, уже вместе с этим образом, посылаю в твою голову.

– Я никогда не отличался хорошей памятью, – сказал Кейс, озираясь. Затем посмотрел на свои руки, повернул их ладонями вниз. Попробовал вспомнить, как выглядят линии на его руках, но не смог.

– Все помнят все, – сказал Финн, бросил сигарету на пол и растер ее каблуком, – но очень немногое из этого способны вспомнить без дополнительной помощи. Некоторые артисты способны вспомнить все, но только после тренировок и если у них есть особый дар. Если ты наложишь этот мой конструкт поверх реальности – лавчонки Финна в нижнем Манхэттене, – то увидишь разницу, но не такую большую, как думаешь. Это голографическая проекция твоей памяти в твой же мозг.

Финн дернул себя за маленькое ухо.

– То же самое касается и моей внешности.

– Как это – голографическая? – прозвучавшее слово заставило Кейса вспомнить о Ривейре.

– Понятие "голографическая" – наиболее близкое по сути из тех, что тебе известны, к описанию действия человеческой памяти. Но вы никаких специальных исследований в этом направлении не проводили. Люди, я говорю о людях.

Финн сделал шаг вперед и, наклонив голову обтекаемой формы, боком, по-птичьи посмотрел на Кейса.

– Возможно, если бы это имело место, я бы вообще не появился.

– И что, предположительно, это должно означать?

Финн неопределенно хмыкнул. Твидовый заношенный пиджак был велик ему в плечах и потому сидел на нем криво.