Нейтральной полосы нет

— Слушай, Барон, кончай базар! Ты человек интеллигентный, мне тебя не учить, а что шеф о милиции беспокоится, так кому это надо — милиция? Я так и шефу сказал, что ты из-за Инки влип.

— Из-за нее! Ты же сам видел? — Шитова почему-то обрадовало это напоминание. То ли он подумал, что гнев Громова обрушится преимущественно на Волкову, то ли стремился для себя, еще подсознательно, быть может, оправдать то, чему следовало произойти в поезде и для чего Громов обещал ему железное алиби.

— И еще, ты подумай, Нико, — вдруг без всякой истерики сказал Шитов. — Мало всего, так он хочет, чтоб я свой электроорган продал. Деньги, дескать, кончаются!

Никакие его выкрики и нервические тики не убедили Никиту так, как эти с возмущением, но рассудительно произнесенные фразы. Шитов поедет с Волковой. Орган, может быть, не продаст, а с Волковой поедет, И алиби ему понадобится.

— Слушай, Барон, — немилосердно зевая и потягиваясь, повторил Никита. — В конце концов, электроорган твой, никто его у тебя силком не потащит. Хватит трепаться, давай спать, а то ерунда какая-то получается.

Никита ночь не спал, благо и ночи-то оставалось всего ничего. Честно говоря, он побаивался, не улепетнул бы в неизвестном направлении его всерьез перепуганный подопечный. Неизвестно и что предпримет Громов, очевидно не получивший от Шитова четкого согласия на свое предложение, да еще после того, как Шитов побывал в милиции. Спокойным можно было быть только за Волкову, эта от Громова никуда не денется. Никите пришло в голову нелепое сравнение: он стал похож на клушку, из-под которой разбегаются цыплята, и за всеми сразу ей не уследить.

В предрассветные часы он решал еще, как ему быть с сегодняшним утром. По поручению шефа, визированному Михаилом Сергеевичем, он должен повидаться с кассиршей. Изменились или не изменились планы Громова? Не спрашивать же его об этом по телефону. Слова есть такие — без отсебятины. Но поставить Корнеева в известность необходимо.

«Забежать с утра через проходной двор, благо они на автобусной трассе. Если никого нет, придется по телефону. Потом в Южный, и ходом обратно», — так решил Никита, подумав еще, что события набирают разгон, стало быть, и конец им скоро.

Его вдруг посетила простая человеческая мысль — хорошо бы закончить все до первого сентября. В институте же начинаются занятия…

Шитов, судя по дыханию, все-таки заснул. «И спит же, подлец, спокойно! — диву давался Никита. — Знает, при мне шеф к нему никого не пришлет, и дрыхнет себе!»

Утром Шитов поднялся несколько бледный, но уже вроде бы и не взволнованный. Свет у него ночью горел. Погасил свет, распахнул шторы, окно открыл. Днем, видно, не боялся и, может, принял решение, и это тоже избавило его от чувства страха.

«Ничего, милок, во-первых, Громов тебе колебания все равно не простит, а во-вторых, недолго вам гулять, по всему видимо, — с холодной злобой подумал Никита. — Вот только уследить, чтоб шеф вам всем до времени глотки не перегрыз, а то и показания не с кого будет снимать и он очень даже просто вывернется».

Он уговорил Шитова попусту по городу не шататься и, упаси бог, не пить. Если еще раз милиции попадется — хана!

Спросил, между прочим, где у него электроорган. Шитов поколебался мгновенье, потом все же сказал, что упакованный в ящике в камере хранения на вокзале.

— Ну там и держи, — посоветовал Никита. — Знаешь, когда не под рукой вещь, так ее хоть загнать, хоть пропить всегда труднее. Элемент, так сказать, случайности исключается. А между прочим, хоть бы и шеф спросил. Такую вещь в чужом доме держать даже и глупо.

Все это Шитову понравилось. Да, судьба электрооргана его беспокоила. Значительно больше, нежели судьба Волковой.

Комната Вадима оказалась запертой, окна закрыты. Никого. Никита позвонил по известному телефону. Сказал, что быстро вернется и просит срочной встречи у скульптора. Не пожалел денег, взял такси.

Дед, да и все соседи были поражены, когда машина с шашечками появилась на Ущельной улице. Здесь жили люди, которые запросто такси не пользовались.

Хозяйка с терраски смотрела на Никиту, как будто он не из такси, а из екатерининской кареты вышел.

— Уезжаешь, сынок? — спросила она, хотя рюкзак постояльца в автотранспорте не нуждался. На спине парня приехал, на спине и уедет.

— Ни боже мой, бабуся! — бодро ответил Никита, пробегая в свой угол и доставая из небесной тумбочки этот самый рюкзак. — Уезжать нам рановато. Есть у нас еще туточки дела.

Количество слогов в строчке прибавилось, но что ж делать, стихов Никита не писал. Он отдал хозяевам две причитавшиеся с него трешки, взял своего неразменного Мандельштама. Подумал и взял свитерок. Вчерашняя ночь его предостерегла, а сегодня с утра какая-то хмарь плыла в воздухе и жарой не пахло.

— Это ты правильно, сынок, — одобрил дед. Челюсть была при нем, говорил ясно. — Гляди, как бы не заштормило.