Нейтральной полосы нет

Творчество артиста в этом отношении очень похоже на работу вора. Не удивляйтесь странному сопоставлению. Вор пришел, облюбовал, обмозговал, все обдумал и, придя вечером к месту преступления, смело приступает к выполнению своего плана…»

Голос Громова окреп. Он, видно, не раз читал эту страницу. С ходу, не переводя дыхания, этак не прочтешь.

— «…Он с осторожностью, изобретательностью и находчивостью осуществляет свое намерение, но ни на секунду… — Громов поднял правую руку, призывая к вниманию. Книгу он держал в левой, — …ни на секунду не забывается, не увлекается и все время контролирует себя, держится начеку, чтобы не сделать ошибки, чтобы не быть пойманным, и хладнокровно продолжает свою творческую работу…»

Никита был поражен.

— Дай, — сказал он, от удивления даже не слишком вежливо, протягивая руку за книгой. Кто такой Давыдов, он не знал, подумал, не морочит ли ему Громов голову каким-нибудь эмигрантским пасквилем, а потому сразу заглянул в выходные данные.

Так нет же, издательство «Искусство». Хорошо хоть «творческая работа» вора в кавычки взята. Но вот уж поистине: дураку, а пуще того — подлецу и грамота во вред. Во всей, наверное, хорошей книге выискал же Громов столь пригодные для перелицовки строки.

Громов сел к столу и, потягивая коньяк, с полуулыбкой терпеливо ждал.

— Ну ты же и силен! Ну и силен же ты! — со всею искренностью выдал ему Никита. Книгу он положил на стол и даже отодвинул от себя, как некое живое, чреватое опасными неожиданностями существо. Он играл ошеломленного. Его ошеломила книга, не Громов. Громов — что. Он просто первый открыл то, что и сам Никита мог бы открыть… Не что-нибудь, интеллект, творческое начало…

— Да уж, о милиции такими словами не напишут, — сказал он, все еще поглядывая на книгу и машинально — он еще не пришел в себя! — выпивая поданную ему рюмку.

Громов расхохотался.

— Они же роботы, роботы, запрограммированные на мертвую хватку профилактики. Какая может быть профилактика, если на любом предприятии существуют выносные дни?

— Что за выносные, шеф? — спросил Никита, внутренне напрягаясь.

Сейчас он опять выходил на самый опасный для него рубеж. Как в те минуты, когда Громов уничтожал за столиком шахтера.

— Выносные дни — это когда так называемые честные люди выходят, к примеру, Яноша Кадара встречать. Тут их вахтер не осматривает, и каждый выносит что кому надо.

Громов захохотал. Никита похихикал. Он все же держался на полшага, а то и на шаг позади. Ведь для него не шутки, для него поворотик немаловажный. В недотепу играть поздно, ему и посомневаться впору и самое время прощупать, что — от чего и что — почем.

Вот он и задумался, оборвав веселое хихиканье.

Громовский смех растаял как дым, и Никита засек мелькнувшую в его лице тень недоброй тревоги. Конечно, пока еще с Громова взятки гладки, и он уверен в этом, но какая-то ниточка уже в узелок завязывалась, а узелки ему сейчас рубить не ко времени.

— Роботы-то роботы, а вот выскочит какой-нибудь Мартовицкий, и — прощай тугрики! — решившись, сказал Никита и прямо поглядел в глаза шефу. Да, он не Шитов-дуралей, которому сдохни да подай прокукарекать с эстрады. Он не заполошенный какой-нибудь, чтоб очертя голову по дешевке… А вместе с тем ничего особого и не сказано, хоть бы кто и послушал. Насчет критики порядков да над милицией посмеяться, как теперь хипежники считают, — это в моде, теперь только ретрограды порядки хвалят, хвалить — дурной вкус.

Ничего особого между ними не было сказано, и вместе с тем было сказано все. Расчетливые сомнения «Барахольщика» — Никита узнал от Шитова, что именно этой кличкой припечатал его шеф, — именно эта явно не морального порядка нерешительность освободила Громова от последних сомнений на его счет.

Деловым движением придвинувшись к столу, Громов отстранил ненужные более мемуары Давыдова, налил рюмки свою и Никиты, но пить не стал, воздержался, естественно, и Никита. Лицо Громова сейчас было очень близко. Он загорел, на темной коже резко выделялись до неприятного светлые глаза. Никита понимал, что контраст этот впечатляет, на Громова, наверное, оглядываются даже в городе, где все кажутся красивыми, потому что все отдыхают и всем хорошо. И все-таки не мог избавиться от мысли, что такие глаза — у спрута. Где-то вычитал он, что у осьминогов глаза совершенно похожи на человеческие.

— Слушай, — сказал Громов. — Слушай меня! Случайность этот Мартовицкий, чистая случайность! Хилый дурак спьяну напоролся на пулю. Говорю тебе точно. Знаю из первых рук. У меня дружок в ростовском горотделе. Да и какой же идиот доводит дело до уличной стрельбы? Головой надо думать. Они бы еще гаубицу на проспект выкатили. У меня, слава богу, серое вещество работает. Я не сторонник шумовых эффектов: воюют не шумом, а уменьем, ясно тебе?