Нейтральной полосы нет

А может быть, она вышла замуж и уехала на Север, где лиственницы цветут красными шишечками…

Может, она просто учится в Москве и встречается с Ириной в метро на эскалаторе…

Любимым местом Ирины, где она могла подолгу сидеть и думать, была скамья под маленькой мушмулой, Такой густой, что здесь даже в дождь бывало сухо. Скромные домовитые цветки росли гроздями на мясистых стеблях. Этакое семейственное дерево — мушмула.

Ирина плохо себя чувствовала. Она очень плохо себя чувствовала, но запретила себе думать об этом. Какой смысл думать о том, что не можешь изменить? Однако сегодня у нее испортилось настроение по поводу совершенно, казалось бы, нелепому.

Ирина много лет пользовалась симпатией местной библиотекарши, дамы весьма почтенной, владеющей несколькими языками. И вот нынче утром она показала Ирине небольшую заметку в немецком журнале, кажется, в «Die Woche» — «Неделе», где говорилось, между прочим, о том, что майские жуки вымерли. Для них первых стали нежилой, не пригодной для жизни наша атмосфера, наша планета. Большими трудами где-то в особых условиях сохраняется несколько майских жуков, их показывают немецким детям.

Ирина прочла и сначала сказала: «Какая чепуха! Как их можно сохранить и вообще куда это они делись…»

А потом подумала и вспомнила: а ведь жуков-то действительно нет. Уже много лет нет. А ведь они были. В детстве Ирина их отлично помнит. Большие, тяжелые в полете, они гудели густым басом, иногда больно ударялись в лоб. Они были гонцами настоящего летнего тепла, уютные майские жуки.

Теперь их нет. И никогда больше не будет. Они исчезли навсегда, а мы и не заметили их исчезновения. Были и — нет. Вот и все. Ушли из жизни майские жуки, и никто этого не заметил.

Смешно, но Ирина вышла из библиотеки придавленная какой-то странной грустью обреченности. Нелепо, конечно. Подумаешь, что ей майские жуки?

Ирина сидела на своей скамейке под мушмулой. Ей не хотелось возвращаться домой, к Вике, с такой унылой физиономией. Она пыталась отвлечь себя воспоминанием о призыве, украсившем сегодня стену библиотеки. Объявление было действительно хоть куда:

«Кто представит двадцать килограммов макулатуры, может купить в нашем магазине «Королеву Марго».

От Вики Ирина старательно и успешно скрывала и боли, и слабость, и дурные мысли. В самом деле, девочка так радовалась югу, морю, пальмам! Она все это видела в первый раз, у соседей нашлись одногодки-подружки, закрыт в чемодане нелепый китель, Вика загорела, похорошела, к ее льняным волосам идет загар… Надо же было дураку Никите обозвать девочку альбиносом!

Ирина дозналась, конечно, еще в Москве от Вики об этом случае. В первую минуту она так разгневалась, что едва не собралась немедленно ехать к Никите, долбать его за бездушие.

Вике Ирина, разумеется, не сказала ни о чем, но мысленно до полного уничтожения обвиняла Никиту в том, что он потерял совесть близ развратных старых баб, разучился вести себя прилично с нормальными девушками, и далее в таком же роде.

Немного поостыв, Ирина вспомнила, что Регина, по всей видимости, возникла перед Никитой позднее Вики, да и неизвестно, грешен ли он с этой модерновой толстухой, что про альбиноса высказался он не Вике, а Фузенкову. В общем, состав преступления, как говорит Вадим, отсутствовал.

Отсутствовал — ну и очень хорошо, Ирине вовсе не хотелось обвинять в чем бы то ни было своего любимца. Уж здесь-то, укрытая мушмулой, могла она так назвать своего мальчика, маленького человечка, который хотел увезти с собой салютинки?

Хорошо, когда есть мушмула, которой можно открыть свои мысли и чувства, не боясь показаться смешной. Мушмула всегда, уже много лет привечала Ирину. Но с майскими жуками ничего не могла сделать и она. Нет больше майских жуков, добродушных увальней. Ушли, перестали быть. И никто этого не заметил…

Из-под мушмулы Ирина задумчиво смотрела на маленький сквер, скромный сквер для горожан, для постоянных жителей города на море, Тут тоже растут канны, и есть розы, и бордюр из душистого алиссума, но как-то все проще, по-домашнему, теплее. На этом сквере дети играют в песке.

И вдруг Ирина выпрямилась на скамейке, не поверив глазам своим, — по скверу медленно, опустив глаза долу и тоже задумавшись, шагал Никита. На нем были какие-то невероятные штаны. На штанах красовались различные карманы, «молнии» и бахрома, только бубенчиков не было. Лев оставался пока вне поля зрения Ирины.

Она торопливо отодвинула сумку с книгами, поднялась, насколько могла быстро. Она спешила, боясь, что Никита как возник, так и исчезнет, растает в теплом нежном воздухе.

Выбравшись наконец на свет солнечный из-под своей мушмулы, Ирина крикнула:

— Кит! Деточка!

Никита мгновенно обернулся и — обрадовался. Он даже сам не думал, что так обрадуется. Наверно, потому, что тетка Ира была сейчас для него не только сама собой — в ней воплотилась вся семья, вся нормальная, естественная жизнь, когда можно обыкновенно, как тебе свойственно от рождения, думать и говорить.