Неизбежный финал

— Это совершенно новый поворот дела.

— Что с тобой, Фэникэ? Где же твоя хваленая логика? Даже если предположить, как ты утверждаешь, что появилось нечто новое в этом темном деле, то ты не думаешь, что он вначале поискал бы тебя, а уж потом обратился к дежурному офицеру? Где ты был вчера между восемнадцатью и девятнадцатью?

— Дома, — сдаюсь я.

— Вот видишь. Давай-ка лучше с тобой подумаем, где он может болтаться. Он до женитьбы вроде бы увивался за какой-то аптекаршей из Н., так? А что, если ему вздумалось ее навестить? А может быть, этот скромник еще в кого-нибудь влюбился?

Я невольно улыбаюсь. Это я могу себе позволить: шеф ведь меня не видит.

— Владу не тот человек, чтобы размениваться…

— Но ты по крайней мере выяснил точно, из-за чего они поссорились?

— Мне неудобно было спрашивать.

— Что это ты таким деликатным вдруг стал? — Тишина в трубке прерывается только равномерными попыхиваниями. Шеф очень много курит. — Мое мнение такое… — начинает он и останавливается, видимо, и сам не очень-то хорошо представляет себе свое мнение. — Я думаю, ты должен попробовать поговорить с Роксаной Владу по-дружески, без соблюдения глупых условностей… Может, она о чем-то пронюхала… Я имею в виду женщину… Конечно, не очень удобно, но разбираться-то придется нам, как ни крути.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — отвечаю я скорее по привычке.

— Ну, зачем так официально, Фэникэ? Это вовсе не приказ, я бы не хотел… Но что, черт побери, делать? Надо же что-то предпринять, будь она проклята, вся эта история! Раз уж будешь говорить с ней, заведи разговор про «мерседес». Кто знает, откуда могут появиться новости?!

— Все понял. Еду домой на обед…

— Да, это неплохая мысль, Мария тебя заждалась.

— А потом к Роксане.

— Если будет что-то новенькое, звони. Я из части не уезжаю.

Кладу трубку, полный решимости сделать так, как мы наметили с полковником. Спускаюсь. Выхожу из здания штаба. Глубокая тишина царит на всем пространстве летного поля. День подходит к концу. Солнце клонится к закату. Ржавые цвета осени. Едва оседлав велосипед, замечаю старшего лейтенанта Петраке, который едет от ангара на велосипеде. Мы приветствуем друг друга и едем рядом.

— Это правда про Владу, товарищ майор? — Петраке из другой эскадрильи, но с Владу они были близкими друзьями.

— Что правда? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Что он избил жену и со стыда удрал куда глаза глядят?

— А ты полагаешь, что он способен на такое? — Мой вопрос умышленно звучит упреком. — Лучше скажи-ка мне… вы ведь с ним и до и после женитьбы были приятелями, может, знаешь… у него кроме этой аптекарши были какие-нибудь связи?

— Значит, все же что-то случилось? — хитро усмехается Петраке.

— Он у своих в Бухаресте не появлялся. У кого бы он мог остаться на ночь?

— Ага, значит, вот о чем вы думаете?

— С машиной несчастного случая не было… Но где-то он же должен быть?!

Петраке молча жмет на педали. Присматриваюсь к нему повнимательней. Он о чем-то задумался, а ноги работают сами по себе, как бы машинально. Наконец Петраке недоуменно говорит:

— В это невозможно поверить: Владу — нарушитель дисциплины! Это только от отчаяния могло быть… Не думаю, что он провел эту ночь в чьих-то объятиях. Владу очень подружился с братом Роксаны, который в Констанце живет. Он несколько раз мне о нем говорил, хвалил его…

Выезжаем с территории части. До дома еще порядочно. Я не успеваю ничего ответить: мы оба видим, как из жилого массива вылетает велосипедист, бешено крутящий педали. Петраке узнает его издалека:

— Это же Грама!

Да, действительно, лейтенант Грама приближается и резко тормозит. Он запыхался. Просит у меня разрешения доложить. Показываю знаком, что слушаю его.

— Меня жена послала вам доложить… — говорит он, все еще не отдышавшись, — доложить, что Роксана Владу исчезла!

— Что-что? — бормочу я как громом пораженный. — Исчезла? Куда исчезла? Зачем?

Под градом моих глупых вопросов лейтенант Грама пожимает плечами, а Петраке стоит, опустив глаза в землю.

ДЕЗЕРТИРСТВО?

Я взбегаю по лестнице, прыгая через три ступени. Двери квартиры полуоткрыты. Вхожу. Лика Грама ждет меня, сидя в единственном кресле посреди гостиной, бледная и грустная. Я останавливаю ее, чтобы она не поднималась, и прошу прощения за то, что в ее-то положения доставляю ей только новые волнения.

— Ах, оставьте, товарищ майор, обо мне есть кому позаботиться, — мягко говорит она. — Я была с Роксаной все время, боялась ее оставить одну даже на минуту, и вот что вышло!

— А она хотела остаться одна? — недоумеваю я.

— Нет-нет, она была мне благодарна, что я не покинула ее в такую трудную минуту. Мне было очень тяжело видеть ее страдания… Такое ведь с каждым может случиться, правда?

Эта молодая, скромно одетая и мило причесанная женщина встревожена, как будто дело касается ее собственной семьи.

— Но разве мы знаем, что случилось? Что в самом деле произошло в этих стенах? — спрашиваю я, стараясь не выдать звучанием голоса поднимающееся во мне раздражение. — Она вам не рассказала, из-за чего они поссорились?