Николай Томан

НЕИЗВЕСТНАЯ ЗЕМЛЯ

1

— Уж очень все мрачно, Алеша, — со вздохом произносит Василий Васильевич Русин, дочитав последнюю страницу научно-фантастической повести сына, опубликованной в журнале «Мир приключений».

— Но в рукописи тебе это не казалось?

— В рукописи это не звучало так страшно… Ведь не что-нибудь — целая планета превращается у тебя в космическую пыль. И не просто планета, а обитаемая, населенная разумными существами… Право же, это ужасно!

Он не смотрит в лицо сына — знает, какое оно, ждет его возражений. Алексей молчит — обиделся, значит… Надо бы утешить, подбодрить его чем-то, а он снова:

— Сам не пойму, откуда у меня теперь это чувство страха… Может быть, иллюстрации так повлияли? Художник не поскупился на мрачные тона… Ты, однако, не сердись на меня, Алеша. На обсуждении тебе, наверно, еще и не то скажут. Я ведь и раньше тебе говорил, что в повести твоей много спорного…

— А что у меня спорного? — произносит, наконец, Алексей. Существование Фаэтона? А есть разве какое-нибудь иное объяснение происхождению пояса астероидов между орбитами Марса и Юпитера? Академик Шмидт считал его, правда, «недоделанной планетой», но почему же тогда астероиды имеют осколочную форму? У него нет на это ответа. А осколочная форма явное свидетельство взрывного их происхождения.

Все это известно и Василию Васильевичу. Существование планеты меж орбитами Марса и Юпитера допускают ведь академики Заварицкий и Фесенков. Не возражает против этого и такой известный астроном, как Воронцов-Вельяминов, да и другие ученые. Может быть, они и правы, но что же тогда погубило эту планету? Почему она развалилась?..

Этот вопрос Василий Васильевич задает сыну вслух.

— А знаешь, почему? — отвечает Алексей. — Да по той причине, что все имели в виду мертвую, необитаемую планету. С нею действительно ничего не могло случиться…

— А с обитаемой? Населенной разумными существами?

— Могло случиться именно то, что описано в моей повести.

Василий Васильевич молчит, хотя доводы сына его не убеждают. Но спорить ему не хочется.

— А я знаю, почему повесть моя не понравилась тебе сегодня, задумчиво, будто рассуждая вслух, произносит вдруг Алексей. — У тебя, наверно, какие-то неприятности на работе…

— У меня лично — никаких.

— Не обязательно у тебя лично. Но случилось ведь что-то?

— Да, пожалуй… — помолчав, соглашается Василий Васильевич.

— Что же?

Василий Васильевич отвечает не сразу. Задумчиво ходит по комнате, вздыхает.

— Если это секрет… — прерывает его молчание Алексей.

— Нет, нет, никакого секрета! Просто не знаю, как тебе все это объяснить… А случилось вот что: у одного нашего профессора пропал портфель с научными материалами…

— А ты-то тут при чем?

— Да разве в том только дело, при чем я тут или ни при чем? Просто я знаю, сколько труда было вложено в его работу. Он ведь не один день провел в моей библиотеке. Приходилось даже уступать ему иногда свой кабинет, и он сидел в нем до поздней ночи, заваленный книгами, написанными чуть ли не на всех европейских языках.

— Что же он — полиглот?

— Знает английский, французский и немецкий, а с их помощью нетрудно разобраться и в остальных. Его интересует ведь главным образом математический аппарат, а он универсален. Не случайно один из наших физиков назвал язык математики «божественной латынью современной теоретической физики». Кстати, это он же назвал книгу Уилера «Гравитация, нейтрино и вселенная» почти религиозным гимном нейтрино.

— А профессор, потерявший портфель с научными материалами, работает, значит, в области этого таинственного нейтрино?

— Ты угадал. Он не сомневается, что природа создала нейтрино с какими-то очень глубокими, но пока не очень ясными для нас целями.

— Но ведь исследования этого профессора не секретные, наверно, раз он работал в твоем кабинете?

— Официально его работы называются: «Нейтринным аспектом слабых взаимодействий» и «Возможным макроскопическим проявлением слабых взаимодействий».

— Насколько я себе представляю, это пока сугубо теоретические работы. Чего же вы переполошились тогда?

Василий Васильевич снова вздыхает.

— Дело, видишь ли, в том, что портфель свой он не потерял, а скорее всего его украли… Во всяком случае, я лично в этом почти уверен.

— А профессор?

— Напротив, всячески старается меня уверить, что портфель потерян.

— А по-моему, ты все это просто выдумываешь, — после довольно продолжительного молчания заключает Алексей.

Василий Васильевич, не сказав ему на это ни слова, уходит в свой кабинет. Лишь перед ужином снова заходит к сыну.

— Когда будет обсуждение твоей повести? — спрашивает он Алексея.

— Завтра.

— И ты уверен?..

— Ни в чем я теперь не уверен. А вселил в меня эту неуверенность ты. Наверно, и в самом деле банальна придуманная мною катастрофа Фаэтона… Но отчего же еще может погибнуть целая планета, жизнь на которой достигла высокого совершенства?

Василий Васильевич, не отвечая, садится рядом с ним на диван.

— Что же ты молчишь, папа? Ты ведь зашел ко мне не затем только, чтобы спросить, когда будет обсуждение моей повести? Тебе это и без того было известно…