Неизвестность

Меня готовят, объясняют, что говорить при встрече с немецкими рабочими и населением. Я понимаю, что это не полная правда, но, с другой стороны, сегодня они друзья, а завтра все может сложиться иначе. Поэтому нужно соблюдать осторожность и не выдавать тайны, которые могут показать нашу слабость.

Выдали костюм, 2 рубашки, ботинки, даже белье. Я весь как новенький.

05.10.36–12.10.36

Съездил в Германию и вернулся.

Оказывается, есть то, о чем я не могу написать даже себе в этой тетради.

У меня нет слов.

Один товарищ, с которым я беседовал, сказал, что Европа существует дольше России. У них раньше появилась промышленность. И у них колонии, которые они грабят.

Да, все это так. Я о другом, о том, как живут люди, как одеваются и что едят. О простых вещах. По сравнению с ними, мы выглядим грязными нищими. У нас беззубые рты, плохая кожа, даже волосы пострижены будто овечьими ножницами, хотя некоторые и стараются, особенно женщины. Про одежду даже нечего говорить, мы почему-то все мятые, будто в чем ходим, в том работаем, в том и спим. Часто так оно и бывает. У моих соседей Шмулиных, когда стирка, все сидят дома, потому что нет смены, все в одном экземпляре. Я смотрел там вокруг, и у меня в голове вертелось одно слово: порядок. А здесь у меня тоже вертится одно слово: грязь. И я поэтому рад, что хотя бы на своем предприятии занят чистотой, за которую мне не стыдно ни перед какими немцами.

Но у них фашистский порядок, это надо помнить. И энтузиазм у них фашистский, не такой, как наш.

Но все равно я никак не могу избавиться от плохого настроения.

Читаю Чехова, который помогает мне понять, что жизнь довольно печальная штука. Для всех людей.

23.10.36

Не знаю, что происходит. Опять, как когда-то, на меня напала сонливость и тупость. У меня все хорошо, с детьми все хорошо, вообще все хорошо, но я встаю каждое утро хмурый и разбитый. И с больной душой. С какой-то тоской. Даже в лагере со мной такого не было. Наоборот, я там был бодрый, у меня была цель – выжить и сохраниться.

12.11.36

Это было временно. Преодолел. Помогла работа – производил расчеты, почему недостаточно малые сроки ремонта. Вывод, как ни странно, простой: пока кто-то меняет, к примеру, дымогарные трубы, что очень трудоемко и долго, другие точат мелкие детали. Одни уже кончили работу и бездействуют, другие продолжают работу. Нужно две меры. 1. Обучение рабочих смежным специальностям. Кончилась слесарная работа, перешел на монтаж или клепку. 2. Расширение корпусов, чтобы на ремонт ставить 5–6 и больше паровозов. Тогда все будут заняты.

Познакомил со своими расчетами Берндта Адамовича. Тот похвалил меня и удивился, что сам не думал о таких простых вещах. Сказал: «Заела текучка!»

Составляем план реализации и ходатайство в НКПС о расширении. Нужен план строительства, специалисты. Но сначала – разрешение. При этом в результате все работы будут производиться без увеличения количества занятых. Плюс обучение без отрыва от производства.

16.12.36

Огромное несчастье – взрыв котла на паровозе М160-01, который только что вышел из нашего ремонта. Погибли люди. Как это могло случиться, ума не приложу. Либо грубые ошибки при эксплуатации, либо диверсия. Об этом много говорят. Я не исключаю оба варианта. Страшно жаль. Это у нас впервые.

24.12.36

Не хочу об этом писать. Но придется. Меня исключили из партии. Во мне кипят обида и даже злость, но не хочу сейчас выплескивать эмоции. Обвинили в том, что я скрыл при приеме то, что отбывал наказание в колонии. Я возразил: «Как это можно скрыть? Об этом все знали». Мне показали мою автобиографию, где я написал, что отбывал трудповинность. Я напомнил, что они сами мне так велели написать. Сырцов закричал, что нечего валить на других, автобиография так и называется, потому что человек пишет про себя сам. Сам писал, сам и отвечай.

Обвинили также, что я развел частную собственность. То есть с моей подачи рабочие завели себе личные инструменты с клеймом. Я объяснил, зачем это, что это не личные инструменты, а общие под личной ответственностью, разные вещи. И что это одобрено на всех инстанциях. Они сказали, что инстанции сверху не всегда видят то, что творится на местах.

Но самое обидное, что обвинили в присвоении идей и рационализаторских предложений из книги Журавлева. Но я никогда не скрывал, что пользовался этой книгой, а также статьями и книгами Гастева и многих других, по моей просьбе их выписывали в библиотеку. Мне возразили, что я прикрылся этими книгами, чтобы иметь аргументы на случай провала. Которыми сейчас и воспользовался. Я был настолько в сумятице души, что даже не сумел провести с ними полемику. Меня как ударило током. Все гудело в голове.

Добило то, что мне даже поставили в вину поездку в Германию.

Я сказал: «Вы же сами одобрили и послали, чтобы перенять опыт».

Они сказали: «Ты должен был передавать наш опыт и наш образ жизни, а фашистский опыт нам не нужен! Если ты так понял задачу, значит ты ее сознательно извратил, и надо еще рассмотреть, с какой целью!»

Я не знаю, как быть.