Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

– Эвона, такой здоровенный парень, а работы себе не найдёт.

Я злобно усмехнулся:

– Ишь тоже гусь нашёлся – работы. А кто меня на эту самую работу-то возьмёт? Ведь документ у меня не дворянский.

– Работа разная бывает, – говорит, – а когда брюхо с голоду подведёт, разборчив не будешь.

– Известное дело, – сказал я примирительно.

– То-то! А ты говоришь, работы нет. Раскинь умом, а там после с тобой побеседуем.

И, повернувшись на бок, он закрыл глаза и вскоре захрапел.

На следующий день я взял его под наблюдение, носился за ним, не спускал глаз, раз пять переменив шапку (старый приём, но верное средство не быть узнанным издалека). Вечером мы очутились в той же ночлежке. Я радостно сообщил ему:

– Нынче удачно купил бимбары с арканом (золотые часы с цепочкой). Погляди, какие отменные, а «сламить»[105] кому и не знаю.

– Вот дурак, – отвечает, – поди за перегородку к малинщику[106], он тебе десятку отвалит.

Я так и сделал, пожертвовав своими собственными часами и получив за них 12 рублей и бутылку водки.

Много зависти перевидал я на своём веку, но таких жадных глаз, десятками впившихся в мою бутылку, я никогда и нигде не видел.

Выбив пробку в потолок, я великодушно протянул бутылку моему соседу. Он не заставил себя просить и, к счастью, отхватил добрых три четверти. Остальную четверть я кое-как выпил. Мой знакомый стал сразу разговорчивее: заговорил о вольной волюшке, о лесах и дубравах и кончил тем, что обещал мне предоставить не жизнь, а малину. Я, будто охмелев, разоткровенничался, сознался ему, что документ у меня «липовый», полученный здесь, в Перми, от одного большого специалиста по этой части. Засыпая, мы условились обо всём переговорить завтра, и я обещал полтину на похмелье. Проснулись мы рано и, опохмелившись, начали беседу.

– Вот что я тебе скажу, – заявил мне мой новый приятель, – ты жалуешься на жизнь, на голодовку и всё прочее. Так хочешь вступить в нашу артель и зажить припеваючи?

– Мне не то что в артель, а хоть к самому чёрту в услужение, и то не откажусь, – отвечаю.

– Ну, вот и ладно. Слыхал, поди, про атамана Серьгу да его молодцов?

– Слышал.

– Ну так вот, если хочешь, проведу к нему – может, и сговоришься с ним.

– Разлюбезное дело. Погуляю вволю, а там что Бог даст.

– Так-то оно так, а законы тамошние знаешь?

– Какие законы?

– А такие, что за измену товарищам и за самомалейшее зло против них – голову с плеч долой.

Я усмехнулся.

– Этому меня не учи. Слава те Господи, с сибирской «шпаной» да с «иванами»[107] в ладу и в мире, а не то что…

– Э-э-э. Да ты тёртый калач, – перебил он меня, – одним только ты мне не нравишься, что ухватки и замашки у тебя словно не наши, будто у образованного.

– Так что ж, я образованный и есть – гимназию кончил.

– Да ну?

– Вот тебе и ну.

– А знаешь, наш атаман тоже из образованных и давно подыскивает себе подходящего человека. Ты как раз попадёшь в точку. Так вот, ежели решился, то послезавтра погружайся со мною в поезд. Тут я ещё, кстати, двух молодцов завербовал, вместях и двинемся.

Мы хлопнули по рукам, и мой тип, назвавшийся Стрелком, уговорил меня зайти в трактир закусить, благо имелись деньги. Дорогой он мне рассказал, что прозвали его в шайке Стрелком за меткую стрельбу.

В трактире я напоил его вдребезги и, оставив высыпаться в задней комнате, поспешил на конспиративную квартиру. Итак, послезавтра я отправляюсь поездом в неизвестном мне направлении. Полагаю, что долгое время сведений о себе дать не смогу. Предполагаю пробраться в шайку и, узнав о каком-либо готовящемся шумном налёте, известить заблаговременно местные власти».

На этом заканчивался рапорт Панкратьева, датированный 14 июня, и с тех пор сведений о Панкратьеве не имелось. Получив в конце августа радостную телеграмму о разгроме шайки Серьги, я с нетерпением стал ожидать возвращения моего талантливого и храброго агента. На четвёртый день он появился загоревший, обветренный, дышащий здоровьем и энергией.

Панкратьев был прекрасным рассказчиком, и я решил доставить себе удовольствие, пригласив его обедать, заранее предвкушая провести вечер не без приятности. После кофе и ликёров я усадил моего собеседника в удобное кресло, протянул ему ящик с сигарами и, устроившись поуютнее против него, с трубкой любимого «кэпстэна» в зубах приготовился слушать.

– Через два дня после отправки моего рапорта, – начал свой рассказ Панкратьев, – мы, то есть Стрелок и те два оборванца, что невольно навели меня на знакомство с ним, пробрались ночью на вокзал и уселись в вагон III-го класса поезда, идущего в Екатеринбург. Стрелок запасся топором, сунул мне в руку пилу, нашим спутникам – рубанок и молоток, и мы под видом плотников, возвращающихся домой с отхожего промысла, пустились в дорогу.

Я не спал, желая приблизительно заметить расстояние до станции, на которой нам предстояло вылезть, так как Стрелок, взявший, видимо, из осторожности билеты до Екатеринбурга, предупредил нас, что мы до него не доедем. И, действительно, протащившись в поезде часов шесть, мы вылезли на глухом разъезде, значившемся под № 38.