Главную цель своей новой работы Гудериан видел в том, чтобы остановить советские войска или, в крайнем случае, хотя бы затормозить их движение, создав сплошной фронт по реке Висле. Он выискивал резервы в оккупированных странах, снимал войска с других участков за счет сокращения оборонительной полосы: навстречу русским были брошены тыловые эсэсовские дивизии и учебные роты, охранные полки и команды выздоравливающих. В общей сложности тридцать три дивизии и десять бригад были выдвинуты к новому рубежу.
На западе американо-английские войска продвигались без особых трудностей, быстро растекаясь по территории Франции. Зато русские встретили в Польше сильное сопротивление новых дивизий, и их наступление начало затухать.
Варшава горела. Вот уже неделя, как Бесстужев пробился наконец к берегу Вислы, а пожары за рекой не прекращались, над городом висела черная дымовая хмарь, по ночам виднелись сквозь дым и тьму багровые языки пламени.
Красавец город горел с августа, с того самого дня, когда польская столица восстала. Поднялись десятки тысяч варшавян, объединенных в боевые группы. Они заняли вокзалы и основные магистрали, но им не удалось сделать главное — захватить мосты через Вислу.
Немцы послали на подавление восстания крупные силы эсэсовцев. Улицы города были завалены трупами. А советские дивизии и полки Войска Польского не могли оказать помощь. Они были ослаблены долгим наступлением, коммуникации их растянулись. Фашисты бросили навстречу им свежие части, отборные соединения «Герман Геринг» и «Викинг», штрафные офицерские батальоны.
За месяц наступления советские войска прошли пятьсот километров. И столько же времени потребовалось им, чтобы в ожесточенных боях преодолеть еще сорок, которые отделяли от Вислы. Лишь 14 сентября удалось освободить Прагу — правобережный пригород Варшавы. Мосты через реку были взорваны. За рекой — сильная, заранее подготовленная оборона гитлеровцев. Переправиться не удалось.
С утра и до вечера над городом, над дымной хмарью патрулировали советские самолеты, разгоняя «фокке-вульфы» и «мессершмиты». Взрывы и треск стрельбы особенно громко доносились через Вислу, когда ветер дул с запада. На улицах Праги делалось сумрачно от дыма, закрывавшего солнце.
На восточном берегу в эти теплые сентябрьские дни стояла тишина. Пестрели яркой листвой нарядные березовые перелески, проплывали в прозрачном небе стаи улетающих птиц. Только по ночам оживали дороги: двигались к реке колонны войск и машин, прибывали новые советские и польские дивизии. В лесах и рощах земля повсюду была изрыта, строились убежища для танков и автомашин, склады, землянки для пехоты. Сюда подтягивались тылы, подвозились запасы — готовилось новое наступление.
Подполковник Бесстужев принимал пополнение, налаживал боевую учебу молодежи, заботился о том, чтобы отдохнули ветераны. Впереди была еще трудная дорога.
Ранним утром приехал в полк Юрия генерал Порошин. Выслушал рапорт, потоптался возле машины, разминая затекшие ноги, потом спросил:
— У тебя в Москве знакомые имеются? Есть где остановиться на первый случай?
— Нет, — удивленно ответил Бесстужев. — Зачем мне Москва?
— Возьми ключ от квартиры. Пыль там сотри, я давно туда не заглядывал. И записку вот прихвати, чтобы комендант препятствий тебе не чинил.
— Товарищ генерал, объясните?! — взмолился Юрий.
— Едешь в академию, учиться тебя направляем. Сегодня сдавай дела, а завтра на машину — и до Минска… Ты что, недоволен, вроде? Или новость еще не переварил?
— Переварил, товарищ генерал. Только не время мне уезжать.
— Это еще почему?
— Вроде обидно, товарищ генерал. С первого залпа воюю, а теперь, когда победа на горизонте, меня в тыл!
— Э, подполковник, — усмехнулся Порошин, поглаживая массивный подбородок. — Горизонт — явление сложное. Ты идешь, а он отодвигается… — Посерьезнев, спросил: — Тебе сколько лет, подполковник? Двадцать пять, кажется? А мне под сорок. Лет через пятнадцать-двадцать я в отставку уйду, если доживем до тех пор. Кто тогда корпусами и армиями командовать будет? Ты и твои ровесники, ясно? Вот я и хочу, чтобы смена у нас надежной была. Война вас многому научила, а теперь за книгу пора. — Заметив, что Бесстужев порывается возразить, генерал добавил резко: — Всё. Разговор окончен. Завтра зайдешь проститься, а сейчас — шагом марш! Нет, погоди! — Порошин положил тяжелую руку на плечо подполковника, сказал потеплевшим голосом: — Жаль мне тебя отпускать, Юра. Но так нужно. Ведь конец одних событий всегда расчищает дорогу другим, и мы не знаем, какими они будут!..
Два года назад фашистские пропагандисты категорически утверждали, что русские способны наступать только зимой, используя трудные условия, к которым привыкли. Вспоминали об этом даже и в то недавнее время, когда пушки гремели на Курской дуге. А теперь эта теория выглядела просто смешной.