Неизвестный Андрей Соболь

Рассказ этот был впервые опубликован в сборнике «Сафрут», вышедшем в 1918 году в революционной Москве под редакцией еврейского поэта, переводчика и общественного деятеля Л. Яффе, который два года спустя покинет Россию и отправится в Палестину. В 1922 году в переработанном и измененном виде издание «Сафрута» было повторено в Берлине, в перебравшемся тогда в немецкую столицу издательстве С. Зальцмана. Венгерская исследовательница еврейской литературы на русском языке Жужа Хетени, одна из немногих, уделившая внимание данному соболевскому рассказу, датирует его именно этим, вторым, изданием, т. е. 1922 годом[2]. Справедливо обращая внимание на его центральную тему — антисемитизма, пробирающегося в самые интимные и заповедные уголки человеческого существа и существования (любовные, семейные отношения) и совершающего там свою грязную и предательскую работу, — ученый показывает, как Соболь безбоязненно идет на заострение темы: юдофобия не только выплата дани вековым общественным предрассудкам, но глубокая душевная болезнь, поражающая всех и вся на своем пути. Она разрушительна по самой своей сути, и для нее нет преград — она рвет любые наипрочнейшие человеческие связи, будь то приятельство, дружба или даже любовь.

Оказавшись в Париже, герой соболевского рассказа в поисках заработка поступает в кочующую по градам и весям еврейскую театральную труппу, разыгрывающую перед зрителями спектакль «Мендель Бейлис» о знаменитом, шагнувшем за пределы России и приковавшем к себе внимание всего мира кровавом навете — обвинении киевского приказчика М. Бейлиса в убийстве в 1911 году с ритуальными целями христианского подростка Андрюши Ющинского. Герой «Встань и иди», совершивший отступничество от веры предков, играет в этом спектакле роль евреененавистника Пранайтиса, литовского ксендза, выступившего на процессе Бейлиса в роли богослова-эксперта: он не только по внешним данным «до смешного похож на ксендза из Литвы — высокий, худой, жилистый, длинноногий»[3], но и как бы по внутренней сути, совершенным в реальной жизни переходом в христианство, соответствует «масштабу» исполняемой роли.

Встреча рассказчика с Гомельским-Балцаном-Сурайским, которого он знал по его старым местам обитания — Швейцарии и Франции, происходит в Италии, где тот, купив вышеупомянутого ослика, а к нему тележку и старую шарманку, «которая шипела, как шипят иногда разозлившиеся дряхлые кошки»[4]

, стал добровольным скитальцем, что, как можно думать, на языке соболевской метафорики должно означать возвращение в прежнее — еврейское — состояние. Иудейскую коннотацию, несомненно, содержит и само название рассказа, на что справедливо обращает внимание Ж. Хетени: используемая в самом тексте форма ашкеназийского иврита «лех лейхо» корреспондирует не с «встань и иди» («кум леха», Ион., 1:2), а восходит к началу 12-й главы книги Бытия: «И сказал Г-сподь Авраму: пойди из земли твоей…»[5]

Однако рассказ этот, судя по всему, заключает в себе некий еще более глубокий, таинственный и доныне не прочитанный подтекст, который ассоциативно связан с возвращением в еврейство конкретной личности — Петра (Пинхаса) Моисеевича Рутенберга.

В прошлом питерский инженер, человек близкий к террористам, мастерам «красного цеха», наводившим ужас на сильных мира сего, приставленный как член партии эсеров к Гапону, организовавшему и возглавившему шествие рабочих с петицией к царю 9 января 1905 года (Кровавое воскресенье), Рутенберг после разоблачения бывшего попа, ставшего полицейским агентом, явился организатором его казни. В результате этого он бежал из России, где его ждал неизбежный арест, и оказался в Италии. В свои «итальянские каникулы» он на время оставил революционную деятельность и занялся более мирными инженерными делами. Будучи в России женат на христианке Ольге Николаевне Хоменко, хозяйке демократического издательства «Библиотека для всех», и в связи с этим крестившийся, Рутенберг в Италии, вместе с мыслью о разводе, вынашивал решение «расправославиться». В свое время в книге о Рутенберге я привел его письмо Ольге Николаевне, хранящееся в личном архиве современного санкт-петербургского историка Ф. Лурье. Письмо это написано из Милана и датировано 30 декабря 1911 года. В нем автор прямо говорит о «расовой неприязни» той, кто еще вчера считалась верной спутницей его жизни:

Не я к тебе, а ты ко мне относишься враждебно, хоть и бессознательно, может быть; это злоба на незаслуженную тяжелую долю, доставшуюся тебе благодаря мне, злоба, органически существующая, понятная, проявившаяся в слишком ощутительной форме, к сожалению, затуманенная подсказанной тебе (?) расовой неприязнью[6].

В верхнем ряду справа налево: А. Соболь, неизвестное лицо.