Неизвестный Кожедуб

Нас собрал Тачкин и сказал, как всегда, коротко, что нам приказано сделать по два полета на «И-16». При этом добавил:

— Строго выдерживайте направление на пробеге, чтобы самолет не развернулся: гололедица!

Больше никаких наставлений инструктор не дал, но предупредил, что на старте командир и что на посадку он будет обращать особое внимание. Это значило: будьте начеку! Мы было встревожились, но быстро успокоились, решив, что тренировочный полет нам не зачтут без предупреждения как выпускной.

Подошла моя очередь. Я сделал два полета, сел точно у «Т» на три точки. Инструктор сказал, когда я вылез из самолета:

— Идите к майору, доложите.

Я в недоумении: неужели допустил какое-нибудь нарушение? Вероятно, срезал крут в воздухе. В тревоге подошел к майору, стал навытяжку и проговорил:

— Товарищ майор! Курсант Кожедуб. Разрешите получить замечания?

Он испытующе посмотрел на меня и произнес:

— Отлично! Останетесь работать в училище инструктором.

Оказывается, это были зачетные полеты. В голове не укладывалось, что я, рядовой курсант, еще недавно учлет, теперь сам буду учить летать. Это была большая честь, но я огорчился: хотелось служить в строевой части. Но что поделаешь — дисциплина!

Зато сколько раз потом я с благодарностью вспоминал училище, в котором прошел хорошую школу работы инструктором! Она мне много, дала для будущей службы.

7. Учу и учусь сам

Меня переводят в эскадрилью, которая находится на другом аэродроме. Панченко и Коломиец, мои аэроклубовские друзья, попадают со мной туда же. Теперь они тоже инструкторы. Расстаюсь с земляком и приятелем Лысенко — он будет работать инструктором на старом месте. Многих друзей провожаем в часть.

Ко мне прикрепляется десятая летная группа. У меня одиннадцать учеников — здоровые, молодые ребята. Когда они выстраиваются, не спуская с меня глаз, я едва сдерживаю улыбку: вспоминаю, что еще несколько месяцев назад точно так же я смотрел на инструктора Тачкина. Но волнуюсь я не меньше, чем они. Передо мной задача: завоевать авторитет у моих учеников, найти подход к каждому из них. Это не просто. Вспоминаю Калькова и Тачкина и невольно подражаю их манере говорить с курсантами.

Первое занятие на земле проходит хорошо. Ребята внимательно слушают меня и старательно выполняют мои приказания.

Мне доверили людей, которых надо научить сложному мастерству пилотажа на самолете-истребителе. Нужно правильно оценить способности каждого курсанта, изучить его настроения, склонности и нужды. Все это кажется мне очень трудным. Смогу ли я привить курсантам любовь к самолету?

Чем больше я втягиваюсь в работу, тем глубже сознаю огромную роль инструктора в росте будущего летчика, в развитии его летных и моральных качеств, в его боевом и политическом воспитании.

Курсанты следили за каждым моим шагом, каждым моим поступком, и это заставляло меня упорно работать над собой.

Я учил и учился. Обучая курсантов, отрабатывал и свою технику пилотирования, шлифовал ее. Я обязан был в совершенстве владеть самолетом, иначе мой авторитет как учителя был бы подорван. В воздухе я действительно сливался с самолетом, мои движения были отработаны до автоматизма.

Готовился к занятиям методически. Вел дневник группы, помогал курсантам разбираться и в теории. Отдельно работал с отстающими. С курсантами подружился, их интересы были мне близки. Каждый их успех и неудача — личное, кровное дело инструктора.

Я так увлекся педагогической работой, что не замечал, как шло время. Группа моя работала хорошо, добросовестно. И весной 1941 года мы приступили к летной подготовке.

Наш командир эскадрильи строг и очень требователен. Курсантам он порою внушает страх, и работать с ним нелегко. Он долго помнит малейшее нарушение дисциплины.

Мое настоящее знакомство с учениками началось в полетах на «УТ-2». Среди моих курсантов выделяется Башкиров. Он на пять лет старше меня. У него хорошее общее и политическое образование. Он показывает пример упорства, дисциплинированности и прилежания. Башкиров часто занимается с более слабыми курсантами, проводит по-литбеседы. Он первый вылетает самостоятельно.

Моя группа идет впереди других и уже приступила к самостоятельным полетам на «УТ-2». Поэтому комэск, несмотря на то что я и сам много и систематически тренируюсь на «И-16», дает мне дополнительную нагрузку: проводить рулежку с курсантами другого отряда. Утром — полеты. Днем и вечером провожу с курсантами рулежку на самолете с ободранными крыльями. Он бегает только по земле, словно птица с общипанными перьями. На нем курсант учится держать направление. Я привык к двойной нагрузке. С рассвета до темноты на ногах.

8. Двадцать второе июня 1941 года

Ранним утром 22 июня 1941 года мы, как всегда, сидели за завтраком в столовой-палатке. Только начали пить кофе — раздалась команда начальника штаба:

— Боевая тревога! Боевая тревога! По самолетам! Сам начальник штаба вбежал в палатку.

— По самолетам! Боевая тревога! — взволнованно закричал он. Что-то необычное — серьезное и напряженное — было в его лице.