Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью

Приезжая к брату в Москву в Щепкинское училище, я передавал записку Николаю Александровичу Анненкову, духовному учителю, как позже называл его Митя. Мэтр на всю аудиторию объявлял: «Приехал горный генерал Миргородский — для мужчин занятия отменяются». Из студии выскакивали довольные студенты и встречали меня как мецената. Я давал Мите деньги (по сравнению с ними я был богачом). Они покупали спиртное, а на закуску — «гвоздь». Зная это, я на оставшиеся деньги докупал колбаски, копчёные окорочка, фрукты, и мы дружно топали в общежитие. Талантливые мальчишки, в свою очередь, «кормили» меня байками и песнями под гитару.

Олега я называл «перочинный ножик». Он был худым и необыкновенно гибким. Закидывая ноги за голову, прижимая гитару к ляжке, брал знакомые аккорды, заводил всех на песню.

— Кто встречал Олега Даля в последний его приезд в Киев?

— Митя. Они долго стояли, обнявшись, истосковавшиеся друг по другу. И тут Олег ошарашил: «Приехал умирать к тебе, Митась».

Митя говорил: «Сколько я ни менял тему разговора, сколько ни напоминал Олегу, что он приехал в Киев на съёмки, что рано думать о смерти, — ничего не получалось. Олег был трезвый. В подтверждение он показал начатую в поезде бутылку коньяку».

Они заехали ко мне на работу. Олег — худой, высокий, в светло-бежевой дублёнке, отчуждённым голосом говорил, что «пробы для него — так, ерунда, галочку поставить, главное — нас повидать». Договорились, что после кинопроб едем «на шашлыки».

Весь день они провели вместе. Зашли в творческую мастерскую художника Рада Юхтовского. Около семи вечера позвонил Олег: «Володя, разреши приехать к тебе — не хочу никого, кроме тебя, видеть». Я ответил: «Олежа, родной! Приезжай, конечно». «А чарка у тебя будет? А то повешусь», — так сказал. Приехал трезвый и за весь вечер выпил только рюмку водки. Митя при мне вообще ничего не пил. Вспоминали былое. Так получалось: о чём бы ни заводили разговор, Олег возвращал его к теме смерти. Говорил: «Володя Высоцкий зовёт меня к себе». Они вспоминали московскую жизнь, вечера и ночи напролёт под гитару и песни Высоцкого.

Заметив, что брат загрустил, я отправил его домой. Договорились, что Олег ночует у меня, а утром я отвезу его в гостиницу, где была назначена встреча с киношниками. Как в молодости, мы стали с Олегом лоб ко лбу, между нами гитара, и запели: «Забинтуй ты мне голову осенней листвой…» Мне даже показалось, что Олег отвлёкся от навязчивой темы, успокоился. А затем и заснул.

Утром я приготовил яичницу, салат, бутерброды с чёрной икрой. Под икру Олег сделал глоток водки. Сели в такси. На всём пути от улицы Щорса до гостиницы «Студийная» при Киностудии им. А. Довженко он держал меня за руки, как маленький, и сбивчиво говорил: «Передай Митасю — пусть не пьёт, ведь какие стихи пишет. Без Володи Высоцкого мне сложно стало жить, никто меня не понимает, а вы с Митей — в Киеве… Об одном жалею: что Гамлета я не сыграл».

К 8.00 подъехали к гостинице. Взбадриваю его: «Завтра едем на шашлыки». «Выходи, так не прощаются», — ответил Олег. Он обнял меня, крепко поцеловал по-мужски в губы и пошёл по направлению к гостинице. Затем остановился, повернулся в мою сторону, поднял руку, сказал: «Живи долго, ты хороший человек», — и ушёл. Кастелянше в гостинице он сказал: «Прошу не беспокоить!»

К 10 часам приехали киношники. На их стук никто не отвечал. Взломали дверь. Выражение лица у мёртвого Даля было такое, как будто исполнилось его самое заветное желание.

— Кто в Киеве занимался похоронами Олега?

— На следующий день из Москвы приехала молодая и слишком спокойная жена Даля — Лиза, с приятелем Олега, актёром Валентином Никулиным. Казалось, что она была готова к происшедшему. Захотела увидеть, где был Олег в последний свой день. Спросила, какую женщину Олег целовал последней. Узнав, что это была моя жена, попросила её символично передать его прощальный поцелуй. Попросила начатую Олегом в поезде бутылку коньяка, которая случайно осталась у меня, и уехала в Москву.

В «Цветоводстве» я заказал гигантский венок, не сговариваясь с Митей, попросил написать: «Вечному Далю». Из Киева в Москву тело Даля повезли автобусом Киевской киностудии. Сопровождали его я с Митей и мои ребята горняки-взрывники. Никого из киношной общественности не было.

В Москве Царёв, руководитель Малого театра, распорядился, чтобы хоронили Даля со всеми почестями, как народного. Площадь между Большим и Малым театрами была до отказу забита народом. Это было 7 марта 1981 года.

Олег был ребёнком и мудрецом одновременно. Он словно кожей всё чувствовал. Ему больше нравилось играть сказочных персонажей, чем реальных людей. Он был не приспособлен к жизни. Переходя из театра в театр, никогда сам не забирал свою трудовую книжку. Его брали и без неё, а потом, по запросу театра, книжку пересылали. Он был похож на гениального ребёнка, которому трудно даётся взросление.

Дмитрий Миргородский

«А я ведь скоро умру…»[6]