Неизвестный Пири

Все еще в недоумении, по-прежнему не понимающие смысл обращения этой далекой от цивилизации женщины только одним словом, мы были поражены ее безропотной настойчивостью. С материнской интуицией она старалась научить нас одному слову, которое, как мы поняли позднее, позволило нам со временем узнать весь эскимосский язык. Мы были настолько недогадливы, что нам потребовалось 2 дня, чтобы осознать всю преподавательскую мудрость этой женщины. Слово “а-тинг-а” означало: “Что это – как ты это называешь – как тебя зовут”. Отвечая Джибсону, она назвала свое имя Мане и добавила: “Да, я Мане. Вы сошли с ума. Это – мой муж. Его зовут Иква”.

Одно слово “а-тинг-а”, которое вдолбила нам эта дикарка, помогло нам больше, чем все книги об арктических исследованиях, поскольку, используя его, мы смогли не только быстро и легко приобрести практические навыки эскимосского разговорного языка, но и понять основные приемы жизни в Арктике. Ни один исследователь не сможет добиться серьезного успеха в полярных регионах без сокровенных знаний местных жителей, позволяющих безопасно переживать тяжелые периоды голода и морозов, которые всегда маячат на горизонте в этом белом мире».

Вскоре Кук смог объяснить Мане, что ему нужен материал для изготовления обуви. Она пошла в свое поселение и вернулась с тюленьей кожей и костяной иглой. Мане повесила кожу на колено Кука и начала шить комаги. Пока Мане шила, Аструп рисовал на песке разные предметы и спрашивал их названия. Потом Мане, в свою очередь, изобразила контуры острова и отметила местонахождение племени. Все поплыли туда и были тепло встречены тринадцатью жителями.

В отчете Кук рассказывает о поездке: «Каждый мужчина имел каяк, гарпун, копье и птичью сеть, у двоих были луки и стрелы, а у нескольких – веревки и жилы нарвала. Их запасы сала и мяса, казалось, были свалены в одну кучу; нежирное мясо вялилось на веревках.

В первую же ночь эти люди доказали, что они не боятся белых и вполне нам доверяют. Около 10 часов вечера все мужчины стремительно запрыгнули в свои каяки и погнались за нарвалом, оставив своих жен и детей совершенно беззащитными. Около 5 часов утра они вернулись с нарвалом…

Для себя я также отметил характерные особенности поведения жителей этого поселения: заботливое отношение к охотничьим принадлежностям, внимание к мелочам, очень бережное и экономное отношение к железу и дереву.

Они сказали нам, что слышали свисток “Кайта”. Мы объяснили, где был наш лагерь и что у нас в изобилии есть дерево и ножи…

Мои мягкие камики. Подпись из книги Р. Пири

Я снова попытался убедить Икву ехать с нами. Он колебался, но затем согласился, забрал свои вещи и… сложил их в наш вельбот и вместе со своей семьей отправился с нами…

Иква говорил нам, прежде чем сесть в вельбот, что его жена и дети заболеют морской болезнью, но, когда мы плыли по проливу, она и дети спокойно спали и, не просыпаясь, так и доплыли к Красной скале».

По прибытии Иква разбудил Мане, и белые мужчины с удивлением увидели, что на дне лодки под оленьими шкурами женщина спала совершенно голая. Семья поставила палатку и вечером была приглашена на обед. Икве понравилась миссис Пири, и он попытался обнять ее, показывая, что ожидает от хозяина соблюдения местного обычая – на некоторое время обмениваться женами с другом, который пришел в гости. Жест остался словно незамеченным[18]. Через две недели, когда бухта Мак-Кормик замерзла, появились новые инуиты, и постепенно Дом Красной Скалы стал центром маленькой колонии.

Пири пишет:

7 ноября в лагере, не считая членов нашей партии, было семнадцать мужчин, женщин и детей; вой 21 собаки делал ночь очень «оживленной». Мой маленький городок рос почти каждый день, и стало ясно, что нам нужно что-то вроде гостиницы. Поэтому 11 ноября было построено иглу площадью 60 квадратных футов[19]

, где могли остановиться посещающие меня друзья.

В знаменитой книге Илайши Кент Кейна, которую вспоминал Роберт Пири, инуиты при первом знакомстве предстают примитивными, неопрятными, грязными, крайне несносными детьми арктической природы, внушающими европейцам страх и недоверие. Но, прожив рядом с ними почти два года, отчасти даже усвоив – в силу необходимости – их образ жизни, Кейн меняет свое мнение: «Я мог их всех назвать поименно, и они в той же мере хорошо нас знали…

…наши друзья принимали нас как гостей… [Мужчины] и юноши были нашими главными работниками, но женщины, дети, а еще и собаки тоже вносили свой вклад…

…никогда не было у нас таких преданных и искренних друзей, как они».