Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов

Он жив, он среди нас как преждеТот рыцарь, коего воспелЛилиенкрон, а после РилькеА после — только я посмелВот он идет на пост свой строгийМилицанер в своем краюИ я пою его в восторгеИ лиры не передаю

                  * * *Теперь поговорим о РимеКак древнеримский ЦицеронВрагу народа КатилинеНарод, преданье и законПротивпоставил как примерТой государственности зримойА в наши дни МилицанерВстает равнодостойным Римом

И дальше больше — той незримойОн зримый высится примерГосударственности                  * * *Вот вверху там Небесная СилаА внизу здесь вот — МилицанерВот какой в этот раз, напримерРазговор между них происходит:

Что несешься, Небесная Сила? —Что стоишь ты там, Милицанер? —Что ты видишь. Небесная Сила? —Что замыслил ты, Милицанер? —Проносись же, Небесная Сила! —Стой же, стой себе, Милицанер! —Наблюдай же, Небесная Сила! —Только нету ответа ему[498].

В выборе места исполнения самопозиционирование поэта «на краю», в пограничной зоне, приобретает конкретную наглядность. Интимное пространство квартиры превращается в место встречи поэта со «своим народом», в пространство пересечения множества голосов и стилей. В чтении Пригова можно найти весь спектр типов интонаций, описанных в работе Эйхенбаума: декламативный (риторический), напевный и говорной[499]

.

У Эйхенбаума интонационно-вариативной речью характеризовалась эстрадная декламация. Однако в отличие от вчувствования в представляемые ситуации — что, по Эйхенбауму, характерно для эстрадной декламации — у Пригова происходит процесс приближения и удаления от апроприированных интонаций. Эстрадная интонация у него, можно сказать, остранена камерной декламацией, поскольку устное исполнение всегда соотнесено с текстом, который Пригов держит в руке. При этом осознанно используются «готовые», «ready-made», интонации.

Чтение цикла «Милицанер» можно рассматривать и как реакцию на советскую практику чтения: в текстовой основе тут лежит традиционная рифмованная форма стихотворения, в звуковой основе — торжественная, отчасти задушевная, отчасти назидательная интонация[500]. Важным стимулом обращения к советским образцам чтения у Пригова является деконструкция голоса власти, транслируемого официальными масс-медиа.

Точное использование различных интонаций требует большого артистического мастерства. Дмитрий Пригов разработал свою собственную, вполне виртуозную, голосовую технику. Усвоение чужих голосов у него не исчерпывается «холодной» дистанционной игрой, оно осуществляется всегда узнаваемым голосом Дмитрия Александровича Пригова, с его своеобразным серебристым тембром, — это ясный и сильный голос с большим диапазоном модуляций. Чужие голоса тут находят свое резонансное тело. Поэтическое самовоплощение Пригова на интонационном уровне отличается амбивалентностью: его голос постоянно колеблется между идентификацией с интонационной цитатой и дистанцией от нее.

В то время как голос Блока в эпоху модерна вызывал особый исследовательский интерес борьбой «между естественной интонацией эмоциональной речи и декламационными требованиями»[501], голос Пригова своими возможностями апроприации самых разных интонационных ready-made’ов и его «персональной» игрой идентификаций/остранений может стать примером голоса поэта в эпоху постмодерна[502].

Бригитте Обермайр

DATE POEMS, ИЛИ ЛИРИКА, КОТОРАЯ ПРИСТУПАЕТ К ДЕЛУ

Взгляд на поэзию Дмитрия А. Пригова делает излишним принципиальный вопрос, поднимаемый в поэтических исследованиях XX века, а именно: возможно ли вообще писать стихи после травмирующего и травматичного опыта? У Пригова уже одна лишь численная очевидность отметает любые сомнения в существовании подобной возможности. Разумеется, количество само по себе еще не является онтологическим обоснованием фактической необходимости. Однако, возможно, именно это напряжение между недостаточным основанием и избыточным количеством содержит в себе ответ на вопрос об основании и обосновании.

Рассматривая этот вопрос, я попытаюсь приблизиться к пониманию сути чисел и дат в поэтических текстах Дмитрия А. Пригова.

«СВОЕОБРАЗНЫЙ РИСК» ЛИРИКИ: ПРИНЦИП ИНДИВИДУАЛИЗАЦИИ