Действительно, вот и всё.
Настолько «вот и всё», что и добавить нечего.
– И как же за такую мелочь отец может ударить дочь?
– Подумай, Арараги-кун. Представь, тебе сорок, представь семнадцатилетнего ребёнка, с которым ты незнаком, который ведёт себя так, будто знает, о чём говорит. Разве это не разозлит и не оскорбит тебя?
– …
Семнадцатилетний ребёнок, с которым ты незнаком.
Что это за мазохистский взгляд.
Он ещё страшнее, чем то, что Ханекаву ударил отец.
Нет, это не был страх.
Я понял, почеум дрожал.
Я чувствовал себя неуютно.
Я не заимствовал слова Ошино.
Это чувство было во мне – мои слова, мои настоящие чувства.
Из-за Ханекавы Цубасы я чувствовал себя неуютно.
Хоть она и не звала их семьёй, хоть она и сказала, что они подделка, хоть она и чувствовала холод – теперь Ханекава Цубаса защищала своих родителей.
Я не знал, от меня, от общества или ещё от кого.
В любом случае.
Она хотела защитить родителя, который не был родителем.
Родителя, ударившего свою дочь.
Ханекаву.
Как её друг, я чувствовал себя неуютно.
Что с ней.
Что за чертовщина.
– С насилием ничего не поделать? О чём ты? Разве это ты должна говорить? Разве это не самое непростительное…
– Всё хорошо, это случилось всего один раз, – сказала Ханекава.
Нет.
Я дал ей сказать.
– Кстати говоря, напомню, что ещё недавно я ударила тебя, Арараги-кун. Ты зол на меня?
– Нет, это…
Это моя вина.
Хотя цель оправдывала средства, неудивительно, что парень, задравший юбку одноклассницы, получил пощёчину.
– Видишь? Следовательно, ничего не поделаешь.
Ханекава невинно улыбнулась – она не пыталась казаться сильной или заслужить мою симпатию, она говорила абсолютно искренне.
– Такая уж я – если меня бьют, ничего не поделаешь.
– …
Не то чтобы я забыл все слова.
Нечего забывать.
Нечего говорить.
Интересно, как Ханекава восприняла моё молчание…
– Помни, ты обещал, Арараги-кун, – напомнила она.
Она подошла на шаг ближе.
Она говорила так, будто инструктировала меня:
– Ты обещал, Арараги-кун. Ты обещал, что никому не расскажешь.
Никому.
Ни своим сёстрам. Ни своей семье.
– Ни школе, ни полиции.
Нет.
Я неправильно понял. Не только.
Я пообещал не напоминать об этом самой Ханекаве.
Вот что имела в виду Ханекава.
Рассказывая всю правду, она ограничивала меня.
Она заставила принести ей клятву, чтобы запутать меня – ради её родителей.
Чтобы защитить.
Отца, который ударил её.
Мать, которая просто смотрела.
Двух совершенно чужих людей.
– Н-но как я могу…
Почему-то я задохнулся, видимо, из-за дрожи.
– …сдержать такое обещание.
– Прошу, Арараги-кун, – сказала Ханекава.
Всегда искренняя Ханекава Цубаса склонила голову перед столь неискренним человеком, который легко мог нарушить обещание.
Склонила очень низко.
Склонила голову с косами так низко, что я испугался, что её спина сломается, так низко, будто она тонула во тьме.
– Никому не говори.
– Ханекава, но я…
Я всё ещё колебался, но Ханекава как машина повторяла те же слова:
– Никому об этом не говори. Если ты будешь молчать, я сделаю что угодно.
– Э?! Правда?! Ханекава сделает для меня что угодно?! Ура!
Я заглотил наживку.
– А… Арараги-кун?
Я застыл в позе победителя, подпрыгивая на месте и крича от радости, а Ханекава уставилась на меня, не пытаясь скрыть изумления, и сделала шаг назад. Даже два или три шага.
Как будто её сердце было намного дальше.
Но в тот момент меня это не волновало.
Ханекава сделает для меня что угодно?
Ханекава Цубаса?
Если я буду молчать?!
– Ох, что мне делать. Что бы у тебя попросить, что бы у тебя попросить… Что бы лучше всего у тебя попросить? А, подожди. Не волнуйся, в такой момент нужно хранить хладнокровие. Ты должен быть серьёзен. Воспользуйся беспрецедентным шансом.
– Ч-что? Вот так ты реагируешь? Что за цирк? Разве в такой момент ты не должен быть тронут моей искренностью и с сомнением пообещать хранить молчание?
– Искренность? Что это?
Идёт она лесом.
Не имея сил сдержаться, я ходил туда-сюда без всякой цели, затем стал нарезать круги. Третья сторона нашла бы такое поведением крайне подозрительным, но меня не волновало общественное мнение. Меня даже не волновала нахмурившаяся Ханекава.
– Всё. Когда ты так говоришь, я даже не знаю, что выбрать. Чёрт, моя нерешительность так мешает. В такие минуты мужчина из мужчин смог бы моментально выбрать.
– Я думаю, это был бы худший из мужчин…
Ханекава была в ужасе.
Она была готова пуститься в бегство.
– Скажи, Арараги-кун. Помнишь нашу серьёзную беседу несколько минут назад?
– Нет.
– Не помнишь?
– Кто такой Арараги-кун?
– Ты и своё имя забыл?…
«Какой непредсказуемый поворот», – вздохнула Ханекава, держась за голову. Я был рад, что смог так шокировать её тем, что забыл своё имя, но неважно, как звали этого скромного дурака. Важны только слова, которые Ханекава сказала только что.
– Да, Ханекава Цубаса-сенсей готова ублажить Арараги-куна, я сделаю всё, что ты мне прикажешь ~.
– Я этого не говорила!
Ханекава разозлилась.
Но её ругань на меня никак не повлияла.
– И кто такая «Ханекава Цубаса-сенсей»?!
– А, прости. Я размышлял о том, как буду себя вести, если ты будешь играть роль учительницы, и по ошибке озвучил эти мысли.
– Что за чушь у тебя в голове?!