Nekomonogatari(Black)

Ханекава стала связывать слова в предложение, начав с моего имени. Она попыталась объяснить что-то или просто нарушить тяжелое молчание, но я перебил её – я начал действовать.

Хотя я говорю, что начал действовать, плана у меня не было – честно говоря, у меня в голове было совсем пусто.

Не просто не думал.

Скорее, я крайне не хотел видеть Ханекаву такой.

Я не хотел видеть повязки на её лице.

Я не хотел, чтобы она беспокоилась за меня.

Поэтому…

Поэтому я, представляя себя знаменитым питчером, чей бросок-из-под-воды (если бы он существовал) покорил бы мир бейсбола [34], странным размашистым движением поднял длинную, до колена, юбку Ханекавы. Обычно люди называют это «задрать юбку».

– Ачта-а-а?!

За такой оригинальный поступок Ханекава одарила меня пощёчиной – естественная для девушки реакция. Восхитительно быстрый ответ. Однако, если подумать, она не должна была этого делать.

Хотя я задрал ей юбку, мы стояли так близко, что могли коснуться лица друг друга (другими словами, на расстоянии удара). Если бы она меня не била – иными словами, если бы она не заставила меня упасть на колени от изумления – с такого угла я не смог бы разглядеть скрытое.

Однако она ударила меня в полную силу, без намёка на жалость и милосердие, и в итоге я не просто встал на колени – я упал, обняв и попробовав дорогу на вкус. Оказался в положении, в котором видел всё, что находилось под задранной юбкой, задранной мной юбкой.

Больше, чем хотел.

Увидел всё.

В этот момент мне захотелось сложить руки.

Я на самом деле сложил руки и помолился.

Инстинктивно, даже не подумав об этом.

Если это было святилище, я бы каждый день выполнял ритуал ста посещений… не так. То, что я узрел этот вид, без всякого преувеличения уже означало исполнение всех моих молитв.

Настоящее чудо.

И я прямо здесь беру назад слова, сказанные Цукихи утром.

Бельё Ханекавы было чёрным как всепоглощающая тьма – я не разбираюсь в тканях, так что не могу даже представить, как можно создать нечто настолько чёрное.

Настолько тёмно-чёрное.

Настолько ярко-чёрное.

Воображение посрамлено, все сплетники замолкают, настолько эротично оно было.

И если я беру свои слова назад, то и Цукихи должна сделать то же самое. Хотя я пытался донести до неё свою мысль, она так и не поняла. Если верить стереотипам, белый свойственен серьёзности, чистоте и непорочности. Если бы Цукихи увидела это зрелище, она согласилась бы со мной.

Неважно, чёрное белье или белое.

Если надевает их один и тот же человек – то и результат один и тот же.

Тёмно-чёрный, прилегающий к телу Ханекавы, был столь серьёзными, чистым, невинным – он ослеплял.

Я и Цукихи должны запомнить, что эротичность, серьёзность, чистота и непорочность могут сосуществовать. Такой цвет существует.

И даже такой человек существует.

И брату, и сестре стоит поразмыслить об этом.

В тот раз мы перешли с темы трусиков на тему Ханекавы благодаря её огромному разнообразию прекрасного белья. На весенних каникулах мне дважды, трижды, много раз выпадал шанс увидеть его. Но теперь ты позволила себе надеть чёрные, Ханекава Цубаса.

О боже – несомненно, пугающая девушка.

– Вообще-то, я твёрдо уверена, что это тебя стоит бояться, – невероятно холодно сказала Ханекава, совладавшая с собой, мне, всё ещё валявшемуся на земле. – Старшеклассник, а до сих пор юбки задираешь… чем ты думаешь, Арараги-кун?

Ау-у-у-у.

Она на меня разозлилась.

Если меня прямолинейно ругать, я, как ни странно, лишаюсь дара речи.

Если бы мне пришлось озвучивать свои мысли, я бы сказал, что я ни о чём не думал.

Да что за чушь я творю.

Задираю юбки.

Сейчас даже младшеклассники этим не балуются.

– Хай, Ханекава

– Понятно. Хватайся, – сказала Ханекава, протянув мне руку.

Хоть я и лежал на земле, со мной всё было в порядке, так что если бы даже она не протянула мне руку, я всё равно мог подняться сам. Но принять помощь Ханекавы всегда приятно.

Я ухватился за её руку.

И встал.

– …

Что это было?

Когда я схватился за неё, соединил нашу плоть, моё сердце забилось чаще. Из-за моего состояния?

Не понимаю.

– Ты добр, Арараги-кун. – сказала Ханекава.

С улыбкой.

С улыбкой, наполовину скрытой повязкой.

– Ты добр, и ты хороший человек.

– …

Что мне ответить?

Её улыбка меня пугала.

Честное слово, пугала.

То, что Ханекава могла улыбаться даже в таком состоянии, заставило меня понять разницу между ней и балбесом вроде меня.

Разница не в странности.

Больше похоже на трепет.

Другими словами, страх.

Теперь я вспомнил, как Ошино прямо говорил, что из-за этой стороны Ханекавы «он чувствует себя неуютно».

– Мне нравится это в тебе.

Поверить не могу, что она это сказала.

Обычное поведение для Ханекавы, но – почему?

Конечно, я был рад, когда Ханекава сказала, что я ей нравлюсь, но вдруг почувствовал себя раненым.

Словно меня запугали игрушечным ножом.

Я почувствовал себя одиноким.

В самом деле, почему?

И потом Ханекава предложила:

– Прогуляемся немного.

Она попросила, и, не дожидаясь ответа, пошла.

Она была в замешательстве, но не колебалась. Я взял свой велосипед и, держа его за рукоятку, быстро догнал девушку.

Поравнялся с ней.