Некромант. Архитектор теней

— С этого дня Ваганьковское, Кедровка, Верхние и Нижние Куличи находятся под моей защитой. Ни одна бандитская морда больше не посмеет сунуть сюда нос. Но это не дело одного дня. Поработать придётся всем. И много. Оброк, который вы платили графу, как его подданные и возделывающие его землю — временно отменяется, то же касается и продуктов вашего труда. Их я буду покупать у вас по рыночной стоимости.

Народ снова заохал и захлопал в ладоши, на этот раз в полном составе.

— Также, этот год объявляется годом семьи. Каждая вновь узаконенная пара получит единоразовую выплату. За рождённого ребёнка тоже будут полагаться выплаты, начиная со второго. Но предупрежу! Любой случай злоупотребления будет жестоко наказан. Суммы мы потом обговорим с Юрием Степановичем.

Тот, кстати, выронил из рук шапку и смотрел на меня, как на дурака. Разве я не рассказывал ему о своих планах?

— А кто будет узаконивать, ваша светлость? — крикнули из толпы. — И по чьим законам?

Хороший вопрос. Я встретился взглядом со старостой. Тот пожал плечами.

— Временно эта обязанность возлагается на Юрия Степановича, с соответствующей доплатой и обязательно под моим контролем. По поводу законов, пока на нашей земле будут действовать законы бывшего княжества. И ещё. До тех пор, пока у нас нет собственной гвардии и охраны, будет собрана народная дружина, с жалованием. Кто готов записаться, можете подойти после собрания к Юрию Степановичу.

Староста заулыбался.

— А чтобы всё у нас хорошо получилось, — я кивнул сам себе, услышав в наступившей тишине звуки ударов, — для начала мы вычистим всех крыс, которые позарились на наш хлеб.

Где-то вдалеке раздались крики, и народ засуетился. Через минуту, расталкивая всех, в круг вошёл Краснов, ведя перед собой Кулебина. Нос у мужика был расквашен и сильно кровил.

— Предатель пойман, ваша светлость. Доказательства у него в сумке, — громко сказал Миша, впервые за всё время назвав меня «светлостью».

Из толпы тут же вышли Аглай с Бородой и переняли у Краснова задержанного. Первый как следует встряхнул усача за грудки, второй сорвал с его плеча сумку и протянул мне.

Но взять я её не успел. Сумка раскрылась, и на землю посыпались денежные купюры, а последним выпал артефакт связи и сложенный в несколько раз листок бумаги.

— Опять будете заставлять колёса тягать? — с насмешкой спросил Кулебин.

— Ну почему же? Сначала все должны узнать, в чём тебя обвиняют.

Обступившие нас люди закивали.

Я поднял с земли сложенный вчетверо листок и развернул его.

— Здесь записан номер нашего вездехода, который Кулебин передал заказчику, а сегодня ночью, в Болотном, на меня было совершено покушение! Один из нападавших на допросе назвал имя доносчика, и им оказался Кулебин, — как можно громче проговорил я. — Этот человек — предатель!

— Ложь! Мне всё это подкинули! Люди! Вы же меня знаете!

Толпа снова расступилась, и к нам прорвалась женщина лет сорока.

— Не верьте ему, люди! Я сама видела, как он деньги ночью пересчитывал! А до этого в сенях с кем-то разговаривал. Ваша светлость! Всё, что я сказала — это правда! Единой клянусь!

— Да что ж ты говоришь, Клава? Я ж ради вас. Тебя. Детей.

Последние слова потонули в нарастающем гуле. Народ развёл такой хай, что мне даже пришлось поднять руку.

— Предатель! Предатель! Повесить его надо, сволочугу! — то и дело раздавалось со всех сторон.

— Что в таких случаях велит сделать закон? — негромко спросил я у старосты. Конечно, я знал, что за предательство приговор всегда только один, но моей целью было привнести это в ума людей. Они должны сами понять, каково жить в обществе, где законы стоят превыше всего. И не через запугивание, а через осознание и принятие.

— Вы здесь закон, ваша светлость, на своей земле. Как скажете, так и будет, — без промедлений ответил Юрий Степанович.

Мой взгляд упал на дубовую колоду, оставшуюся после праздника по случаю моего приезда, и торчащий из неё топор, что не ушло от внимания толпы, в том числе и от самого Кулебина. Он бухнулся на колени.

— Ваша светлость, пощадите! Начудил. Каюсь. Не хотел никому зла! Деньги нужны были, семью прокормить. У меня ж две дочери и сынок месячный. Жена больная. А те, в лесу ко мне подошли. Попросили оповестить, когда вы с Ваганьковского выедете. Всего-то. Даже артефакт для связи выдали. Сказали потом выкинуть, а я дурак, оставил. И аванс. Тыщу, ваша светлость. Мне ж таких денег за всю жизнь здесь не заработать. Пощадите! Служить буду верой и правдой! Единой клянусь! Ради моих детей! Да скажите вы что-нибудь, Юрий Степанович!

Ну, с этим мы сталкивались. Сначала продадут с потрохами, потом детьми откупаются. Нет! Наказание должно быть соизмеримым с преступлением и неотвратимым! Это — закон. Без него порядка не будет.

— Это правда? Про детей, — взглянул я на старосту. Тот снял шапку и кивнул, после чего сразу же отвёл взгляд в сторону.

Десятки моих поданных смотрели на меня, не сводя глаз. Одни с верой, что преступление не останется без наказания, другие с опасением, что эта казнь станет началом великой чистки.