Некроманты (сборник)

«Слишком много слов для женщины», – подумал тогда Айван. Колдунья засмеялась, прикрыв лицо широким рукавом. «Прочла мои мысли?» – испугался он. Но не подал виду, как и положено. Чинно сел, положил меч рядом. У него не было повода доверять нечисти: пять лет вынимающих душу шорохов за стеной, ледяное дыхание, от которого мерзнешь каждую ночь, и белая фигура у окна твоей комнаты. А порой и замерзшие тела. Где бы ни жил Айван, во дворце сёгуна или на постоялом дворе при буддистском храме, история повторялась. Слуги, воины, случайные прохожие… Был даже один монах и совсем молодой мальчик, ровесник Айвана. Подозрение на Айвана никогда не падало, но всегда люди говорили: «Юки-онна! Снежная дева!» Конечно, им и в голову не приходило, что иностранец может что-то значить и быть связанным со злой снежной дамой. Но как же ее смех похож на музыку! На музыку, которую Айван слышал в ночном лесу. Потому и не было доверия нечисти.

– Разве благочестивые монахи, дающие талисманы крестьянам, не помогли вам? Я чувствую запах их курений, им пронизана ваша одежда… – Слепая колдунья улыбнулась и начала слегка покачиваться вперед-назад.

– Помогли найти тебя, колдунья, – ответил Айван. Он старался, чтоб его голос не дрожал. – Надо мною висит проклятье, которого я не заслужил: призрак преследует меня уже несколько лет. Сделай так, чтобы он никогда не смог причинить мне ничего плохого. Мне хватит золота, чтобы оплатить твои услуги. И крестьянам, и монахам станет легче от этого.

Колдунья молчала, продолжая раскачиваться. Тонкие пальцы ее задвигались, словно она перебирала невидимые струны. Потом произнесла:

– Чтобы снять проклятие, мне нужно знать все с самого начала.

– Тогда смерть придет и за тобой, и за мной.

Еще сильнее закачалась женщина. Молчание длилось так долго, что лепестки на ее кимоно начали увядать, обнажая белоснежную кожу. Минута шла за минутой, а слепая колдунья так и сидела, раскачиваясь, перебирая пальцами. Откуда-то налетел порыв холодного ветра, и два лепестка сорвались с женских плеч. А потом резко, как будто ударила по струнам, колдунья крикнула:

– Глаз!

Айван схватился за меч, но женщина продолжала, уже спокойно:

– Проклятье не уйдет само собой. Ничто не исчезнет из этого мира, не выполнив своего предназначения. Призрак не тронет тебя, не причинит вреда, не побеспокоит, не коснется. Но кто-то другой тебя заменит. Ты согласен?

– Да, – не колеблясь, ответил Айван.

– Тогда цена за услугу – твой левый глаз. А золото оставь себе. Уже завтра оно тебе понадобится. – В мгновение ока кисточка из рук дамы стрелой взлетела к лицу Айвана. Айван тоже среагировал мгновенно – и вот кисть уже лежит разрубленная пополам на белом татами, из древка ее сочится ярко-алая кровь. Брызги разлетелись в разные стороны, Айван стер их с лица.

Как музыка прозвенел смех дамы, а на ее белоснежной повязке заалел иероглиф «глаз».

– Договор заключен, красивый господин, – поклонилась колдунья, перестав смеяться. – Береги свое лицо. То, что от него останется.

И вмиг все погасло, рухнуло, исчезло. Айван стоял на улице у закрытой двери с резной ручкой в форме лисьей головы. Солнце уже село, улица погрузилась в сумрак, но ни шороха, ни шагов, ни сковывающего душу страха и холода в затылке, ни белой тени призрака – ничего не было.

Когда Айван дошел до чайного домика, где остановился, хорошенькая служанка вздрогнула, увидев его, и спросила, не нужно ли позвать доктора: у господина пятна на лице.

– Нет, лучше воды для умывания. И саке – в два раза больше, чем всегда. А чаю совсем не нужно, – велел Айван. Потом он пил еще, и еще, и первый раз за пять лет гулял по ночному городу, хохоча и горланя песни, как грубый варвар. Никто из мира мертвых не преследовал его! А с живыми он справится! Вернувшись под утро, Айван упал спать, а проснувшись, смог открыть только один глаз, правый. Заплывшее нечто не назовешь глазом. Письмо от брата пришлось читать, превозмогая головную боль…

С момента, как Айван вступил на корабль, идущий в Лондон, до того, как перед ним открылись ворота к дому, укутанному увядающими розами, прошло больше полугода. Полгода ночного спокойствия, в которое сначала трудно поверить, а потом трудно представить, что было иначе. Айван думал, надеялся, что, ступив на землю отцов, скажет себе: «Я – дома!» – и обретет покой внутри себя. Но первым, кто встретил его в поместье, была девочка-подросток, которая лишила Айвана сна навсегда. Поставив корзину с зеленью на землю, девочка вытерла руки о передник и бесстрашно открыла калитку чужому человеку с изуродованным лицом. Перепачканные травами пальцы девочки остро пахли укропом, а сама она смотрела приветливо и дерзко, совсем не пряча глаз. Это было так не похоже на наигранную скромность или бесстыдство, которые уже встречал Айван у женщин на своем пути.

– Ты не боишься пускать в дом незнакомцев? – спросил он.

– Не боюсь, – просто ответила она. – Все когда-нибудь умрут. Это неизбежно… – И улыбнулась. – Проходите. Если не боитесь.