Некрономикон

В видениях глубокого сна все становилось тоже более отчетливым, и Джилман интуитивно сознавал, что сумеречные пропастные пространства вокруг него — это пространства четвертого измерения. Те органические существа, чьи пертурбации казались не столь вопиюще несообразными и немотивированными, возможно, были проекциями органических форм с собственной нашей планеты, включая людей. Чем были остальные в своем измерении или измерениях, он не смел и помыслить. Две из более сообразных в своих движениях форм — довольно большая купа радужных, вытянутых наподобие сфероида пузырей и куда меньших размеров и невиданных цветов многогранник с быстро меняющимися плоскостными углами, — казалось, обнаружили его присутствие и следовали за ним или предшествовали ему по мере того, как он менял местоположение среди гигантских призм, лабиринтов скоплений кубов и плоскостей и недо-знаний; и все это время неясные визг и рев наливались с новой силой, словно приближались к какой-то наивысшей точке абсолютно невыносимой интенсивности.

В ночь на двадцатое апреля произошло новое событие. Джилман полунепроизвольно перемещался в сумеречных безднах, предшествуемый купой пузырей и маленьким многогранником, когда вдруг заметил специфическую правильность углов, образованных ребрами гигантских соседствующих скоплений призм. В следующую секунду бездна исчезла, он же, дрожа, очутился на скалистом склоне, залитом сильным рассеянным светом. Он был бос и в ночном белье и, попытавшись пойти, обнаружил, что с трудом отрывает подошвы от склона. Курящаяся дымка скрывала от глаз все, кроме самой низбегающей поверхности, и он содрогался при мысли о звуках, какие могут возникнуть из этой дымки.

Потом он увидел две фигуры, с мучительным трудом ползущие к нему, — старуху и мелкую косматую тварь. С трудом привстав на колени, карга сумела скрестить руки особенным образом, тогда как Темная Дженкин жуткой антропоидной лапкой, которую она подняла с видимым трудом, указывала в определенном направлении. Подстегнутый импульсом, порожденным вне его, Джилман повлачился вперед по пути, определенному углом скрещенных старухиных рук и вытянутой лапкой маленького страшилища, и, не сделав и трех шаркающих шагов, снова оказался в сумеречной бездне. Вокруг него кишели геометрические тела, и он падал в эту бездну, падал головокружительно и бесконечно. Проснулся он в конце концов в своей постели под крышей с безумным углом зловещего старого дома.

В то утро Джилман был ни на что не годен и пропустил все занятия. Неведомо что притягивало его взгляд в несообразном, казалось бы, направлении — он не мог смотреть в определенную точку на пустом полу. По мере того как наступал день, фокус его невидящего взгляда менял положение, и к полудню он превозмог желание смотреть в пустоту. Около двух Джилман вышел перекусить и, пробираясь по узким улочкам города, обнаружил, что все время сворачивает к юго-востоку. Лишь с усилием он задержался в кафе на Черч-стрит, а после завтрака ощутил неведомую тягу с еще большей силой.

Ему в конце концов придется проведать невропатолога — возможно, все это связано с его лунатизмом, — но пока, по крайней мере, он может попытаться сам разрушить болезненное наваждение. Он, конечно же, сумеет выйти из-под этого влияния — и вот, с великой решимостью пустясь в противоположную сторону, Джилман умышленно заставил себя двигаться на север по Гаррисон-стрит. К тому времени, как он добрался до моста через Мискатоник, он обливался холодным потом и, схватясь за железные перила, стал смотреть вверх по течению на пользующийся дурной славой остров, где правильные ряды древних камней в угрюмом раздумье стояли при свете вечернего солнца.

Тут он вздрогнул. На этом пустынном острове ясно виднелся человеческий силуэт, и чуть ли не с первого взгляда он понял, что это та самая странная старуха, чей зловещий облик столь губительно внедрился в его сны. Высокая трава подле нее колыхалась, словно что-то еще живое копошилось у самой земли. Когда старуха начала оборачиваться в его сторону, он, не разбирая дороги, бросился прочь с моста, под защиту лабиринта прибрежных улочек. Как ни далек был остров, он чувствовал, что охульный взгляд этой скрюченной, дряхлой фигуры в темном навлечет на него необоримое, чудовищное зло.

Его все еще тянуло на юго-восток, и, лишь собрав всю решимость, Джилман сумел дотащиться до старого дома и подняться по шатким ступеням. Несколько часов кряду просидел он безмолвно и бесцельно, взгляд его постепенно обращался к западу. Около шести, поймав обостренным слухом молитвенные подвывания Джо Мазуревича двумя этажами ниже, он в отчаянии схватил шляпу и вышел на позлащенные закатным солнцем улицы, отдавшись теперь направленному прямо на юг тяготению, — пусть оно ведет его, куда вздумается. Темнота застигла его час спустя в полях за Ручьем Палача, где над головой мерцали тусклые весенние звезды. Позыв, понуждавший его идти, постепенно переходил в позыв к непостижимо-мистическим прыжкам в небо, и внезапно Джилман осознал, где именно находится источник притяжения.