Некросоциум

И восстал древнейший из живших на Земле homo sapiens, и безмолвно приподнявшись, стал тыкаться о стены закрытого пространства, как напившийся, ибо голова его была отделена от его corpse. Вронгу же ничего не угрожало, ибо он предусмотрительно покинул подобие камеры.

Задрожала земля, а могила искалеченного, могила изувеченного стала осыпаться, увлекая в непроглядную бездну своего лона и виновника приключившегося торжества.

Однако учёный был не из робкого десятка и, оказавшись в ловушке на глубине шести футов, обратился к заблаговременно отрубленной им голове7 на древнем аккадском наречии.

Выведав у мёртвой головы всё, что он хотел знать для себя, доктор Вронг бесцеремонно размозжил её. Лицо, разбитое молотком, умолкло навеки, а профессор, найдя в соседней усыпальнице «Некрономикон», который сжимал в передних конечностях безымянный скелет забитого при рождении, был на седьмом небе от радости. Пребывая среди вонючей мертвечины

, восторгаясь гнилостным запахом вечного разложения, радуясь обилию червей и трупных мух, учёный благодарил мрачную судьбу за каждый миг этого долгожданного счастья! Воля к смерти, тяга к смерти, романтика смерти, философия смерти, казалось, теперь занимали весь его разум.

Доктор Вронг зашёл слишком далеко. Распылив наноксил единожды, он стал властвовать над восемью миллиардами некогда живущих. Ради собственного тщеславия он глумился над ними, воскрешая и снова убивая. Он оживлял трупы не с целью вернуть их к жизни, а чтобы они безропотно прислуживали одному лишь ему. Отныне на Земле лишь одна форма правления, и имя ей — некрократия8, потому что и сам учёный, находясь только лишь среди мёртвых, стал бледной тенью самого себя.

Падать вниз можно бесконечно долго! Что же? Некрофагист9 отныне доктор Вронг, и даже писатель: се, грядёт первый экземпляр бестселлера «Процесс умирания. Рассуждения о нездоровом»

, в котором профессор и автор термина «некротицизм» размышляет о том, как экономически и целесообразно можно применить то или иное мёртвое тело; также просто туловище, каркас, и его члены.

Теперь учёный — дирижёр целого оркестра! Повелевает он всей нежитью Земли! Зомби, кадаверы, мумии, скелеты, привидения и призраки усопших — все беспрекословно повинуются ему! Одни исполняют грязный танец смерти в ритме бешеного чумового, другие веселятся до упаду; третьи в блюдцах, блюдечках всем блюда разносят. Четвёртые увязли в некрофилии и некромастурбации, считая эти занятия высшим благом, наслаждением. Иные водят хоровод, но не поют — глухи, немы, слепы; всё, как захотел злой гений. Воск капает с подсвечников настенных; ванны, преисполненные свежей крови…

И привели пред очи дикого бесстыдника ещё румяных дев; дев всех мастей, окраса, имиджа.

— Выбирай, — лестно, раболепно предложили слуги.

Воссмердел тут доктор Вронг ко всему, что творилось вокруг — по всей видимости, он ещё не окончательно повредился в рассудке. Точно прозрел, и даже снизошёл с пьедестала своего и трона до простого мраморного пола.

— Женщина — не вещь! — И возмущенью не было предела. — Будто вы товар мне принесли…

Он поднял вверх указательный палец, словно пытаясь этим подчеркнуть, добавить то, что слово «Женщина» следует произносить с большой буквы.

И переосмыслил профессор всё прежнее поведение своё; до жути невыносимым оно ему показалось. Увы: слишком поздно понял врач свой промах…

Возвеличившись над своим же детищем, некросоциумом доктор Вронг позабыл, однако, кто дал ему такую власть. Не став терпеть самопровозглашённого Бога, сидевшая в докторе сущность с Сатурна обманула его; она вышла из его плоти в виде духа, как из «Чужого», и поработила вместе с остальными.

Учёный вымолил у инопланетян прочесть над собою свой же некролог, и вот:

Жизнь моя никчемна и пуста;

Каюсь, каюсь знатно я.

Я колено преклоню, и

Голову свою склоню.

Безжалостной судьбе я покорюсь,

Я с участью своей смирюсь.

Провидению было угодно спасти коллег доктора Вронга — Ларри и Дастина. Почуяв неладное из-за длительного отсутствия профессора, они пожаловали к нему в дом с полицией и отмычками.

Что увидели они? Лишь старый стол с разбросанными по нему выцветшими, пожелтевшими тетрадями; мягкую игрушку — позабытую, никому не нужную… Карта мира на стене, и дартс, висящий на двери…

— Господи ты наш, Боже! — Едва не плача, в один голос вскричали два учёных, два атеиста, два материалиста. — Неужели здесь нет ни единой живой души???