Некто Финкельмайер

Поехали обратно. Был один из дней вскоре после июньского солнцестояния, безоблачное небо долго не темнело, и, пока не спустились вечерние сумерки, еще обернулись дважды. Работа спорилась по-конвейерному: Варенька оставалась дома и, когда машина уходила в очередную ездку, носила картины вниз, оборачивала их тканью и связывала. И в Прибежище с помощью Леопольда, Веры и появившегося кстати Толика разгружали в два счета.

Нагрузили уже по четвертому разу, и, прежде чем отъехать, Варенька позвала мужчин в кухню — наскоро перекусить. Никольский будто почувствовал что-то и, когда проглотили они по куску колбасы с черным хлебом, стал напарника своего торопить. Виктор же вдруг расслабился, он, похоже, готов был и час просидеть, поглядывая на Вареньку и ворочая челюстями.

— Давай, Витек, давай, — заговорил Никольский, — знаю, что без обеда сегодня, но нам бы еще разочка два успеть, а там закатимся в ресторанчик, закажешь все меню подряд, я плачу. А сейчас пойдем, пора.

Зачерпнули воды из ведра, напились и вышли к машине. Около нее стояли двое, и один из них задирал край брезента, которым прикрыты были картины на верхней площадке.

— А ну отзынь! — крикнул Виктор и собрался дернуть со ступенек вниз.

— Тихо, тихо, ты что? — перехватил его за рукав Никольский. — Хочешь им сказать два слова, говори интеллигентно. Я сейчас!

Он шагнул назад, за порог, и быстро сказал обернувшейся к нему Варе:

— Варенька, эти два типа здесь. Все запирайте скорее и не пускайте их ни за что. Молчите, вас нет: тишина. Пока не уберутся. Вернемся обязательно. Понятно? Не бойтесь!

— Ой, Господи! Идите скорей. Ни пуха вам!

— К черту, к черту! — махнул ей Никольский и выбежал наружу. Она за ним уже запирала.

У машины ситуация была такой: тот же субчик — с наглой, змееватой мордой и довольно плотный, держался все еще за угол брезента; за сгиб его локтя, мертво захватив в свою горсть пиджачный рукав, держался Виктор; а самого Виктора, подталкивая его то в плечо, то в бок, безуспешно пытался сдвинуть с места суетливый и опасливый малый, явно занимавшийся не своим делом. Происходил при этом обмен репликами, которые никак не были призваны выяснить обстановку, а лишь нагнетали напряжение, создавали, так сказать, соответствующий данному случаю моральный климат:

— Не трожь брезент.

— Оставь руку.

— Брезент, говорю, оставь.

— Освободи руку.

— Отойди-отойди, отойди!

— А что хватаешь?

— Оставь — поговорим.

— Отойди-отойди, хуже будет!

— Молчи, падла, не тронь! Отпусти брезент.

— Руку убери, я сказал!

Никольский вмешался:

— Отпусти, Витек. — Он втиснулся меж ними спиной к змееватому, навалился на Виктора и подышал в его рыжую щетину: «Осторожненько сядь и рвани за ворота».

Виктор нехотя ослабил пальцы, приговаривая базарно: «А чего он, бля? Чего, бля, трогает, чего?» Он уже переступал, разворачивался, незаметно перемещаясь к передней дверце, — как буксир, который боком, боком, на самом малом ходу отваливает от причальной стенки.

— Так в чем дело, граждане? — принялся вопрошать Никольский, обращая голову то к одному из пришельцев, то к другому и упираясь им обоим в грудь расставленными руками, как будто именно их он и должен разнимать. — В чем дело? Что происходит. Позвольте поинтересоваться?

— Представители! — выкрикнул суетливый и почему-то еще больше навалился на руку Никольского. — Видимо, и в самом деле хотел прорваться ближе к своему напарнику, чтобы чувствовать себя безопаснее.

— Представители? Представители! Знаем мы представителей! — лишь бы продолжать скандалить, угрожающе повторил Никольский.

— Из отдела архитектуры осматриваем строения с чердачного помещения увозите это не проведешь! — со злобой и заученной точностью заговорил мордастый. Брезент он не отпускал, но, главное, не видел он, что за его спиной Виктор как раз пригибался, ныряя в открытую кабину, — дверцы которой, к счастью, оставили распахнутыми ради прохлады.

— А ваше дело — откуда увозим? — молол свое Никольский.

— Что увозите? Будем проверять! Пожарную безопасность — ясно? нарушаете, да? Что увозите? — выкладывался мордастый и хотел браться за брезент и другой рукой. Но тут в стартере засосало поспешным поцелуйным чмоканьем, фыркнуло порцией газа, — Виктор мощно брал с места, брезент натянулся и затрещал и готов был в мгновение ока слететь. Никольский с размаху ребром напряженной ладони ударил в волосатое запястье, пальцы мордастого сорвались, и он, тянувший брезент на себя, отлетел, не удержавшись, назад — отлетел удачно, в уголок между бревенчатой стеной и крылечком, и Никольский кинулся замкнуть собой этот угол.

— Задержи! — прокричал мордастый, и второй побежал за машиной.

— Ты что? — твердые глаза сузились, впиваясь в Никольского. — Тебе шуточки? С представителем власти?

— А я откуда знаю? — равнодушно сказал Никольский. Он не двигался с места. — Мало ли шастают.

— Идем! У него удостоверение!

Никольский пожал плечами, повернулся и пошел, ускоряя шаги, так, чтобы тот, сзади, не смог обогнать.

Виктор успел меж тем растворить пошире ворота и, смахивая локтем суетливого, направлялся к машине.