Немец

— Вроде бы… Да… Интересно, в архивах каких-нибудь наверняка есть информация о том, кто, где и когда тут работал и что с ним стало. Может быть, твой дядя просто умер в плену?

— Тот солдат рассказывал, что расстреляли. Точнее, он сказал: «He was executed… его казнили».

— Ну, не знаю… Архивы ФСБ, если только? Но как получить туда доступ? Вот если бы раньше, в девяностых! Тогда никаких проблем с этим не было. Можно было все достать за деньги.

— Сейчас уже нельзя?

— Сейчас можно только за очень большие деньги. У тебя есть очень большие деньги?

— Нет, к сожалению. Но есть очень большое желание отыскать могилу дяди. Может быть, это цель жизни.

— А Катя из Воронежа не сможет помочь? Вдруг он ей из плена прислал письмо? Ральф, я бы начал поиски с Воронежа.

— А с какой стати? Он же пишет, чтобы мы ничего «такого» не подумали о его отношениях с Катей Зайцевой. Давай все-таки завтра еще раз сходим в монастырь. Только уже, наверное, не рано утром…

— Посмотрим. Может так случиться, что ты до вечера не отойдешь, потому что это уже, по-моему, третья бутылка.

— Какой ужас! Но я отчего-то совсем трезвый.

— Намек понял — наливаю.

— Нет, не нужно, — запротестовал Ральф, одновременно ощущая противоречащее здравому смыслу желание продолжать пить водку.

Глава одиннадцатая

Ральф всегда видел сны. Зачастую они приходили в виде лишенного логики набора фантастических ситуаций, в которые во время сна попадала душа Ральфа. Его сны представляли собой безумный клубок из воспоминаний, лиц, явлений, поступков, эмоций и совершенно чудовищных в своей нереальности цепочек событий. Семейный психоаналитик утверждал, что у Ральфа «синдром нереализованных добрых дел». Оттого, дескать, ему и снится всякая чепуха, тревожащая дух и не дающая как следует выспаться.

Этой майской московской ночью ему не снилось абсолютно ничего. Если бы, проснувшись в своем номере, он смог сразу думать, то осознал бы, что не помнит, спал ли вообще. Когда Ральф открыл один глаз, а после, медленно, с усилием, второй, ему почудилось, что он переживает момент своего рождения. А точнее, перерождения.

Голова гудела и пульсировала, во рту был отвратительный привкус, а упорные попытки мозга отыскать куда-то запропастившиеся воспоминания о последних часах стабильно терпели фиаско.

Ральф отметил, что впервые в жизни оказался в таком плачевном состоянии. Приподнявшись с огромным трудом, он к своему ужасу догадался, что находится вовсе не на удобной двуспальной кровати типа «кингсайз», а лежит на ковре, на полу, напротив включенного телевизора, в джинсах и в одном ботинке, потому что другой служит ему подушкой.

В номере витал остаточный дух ночной пьянки, замешанный на запахе табака и недопитого алкоголя. На столике, за которым накануне приличный турист из Баварии изучал топографию Москвы, стояла почти полностью опустошенная бутылка виски. В пустом стакане лежали окурки, с десяток примерно. Некоторое их количество было также разбросано на столе. Пепельницы поблизости не было. И быть не могло — Ральф всегда заказывал номер для некурящих.

«А кто, курил?» — спросил себя Ральф и тут же понял, откуда взялся такой непривычный привкус во рту.

Он поднялся, сбросил с ноги ботинок и направился в ванную, попутно отметив, что на нем нет носок, а пуговицы на рукавах валяющейся в коридоре номера рубашки застегнуты.

В зеркале на Ральфа смотрел чужой человек, небритый, грустный, с отпечатавшимся на левой щеке узлом шнурка ботинка, в тесном контакте с которым он провел ночь.

Зазвонил телефон. Ральф снял трубку и попытался бодро произнести:

— халло…

— Гутен морген, хау а ю? Это был Антон.

— Пока не знаю, — простонал Ральф.

— И не торопись узнать, а то может быть стресс. Я уже подъезжаю…

— В смысле? Ты подъезжаешь?

— На часы вы смотрели, товарищ турист? Время уже почти три часа дня, а мы договорились сегодня утром, что встретимся в холле гостиницы в полдень. Еще протянем немного, и нас в монастырь не пустят. В общем, приеду сейчас и все тебе расскажу. У тебя двадцать минут.

Ральф подумал, что перед лицом такого жуткого похмелья ничего не значат все дела всех жизней вместе взятых. Ему не хотелось ехать в монастырь, куда он так стремился попасть вчера ночью. К своему стыду он признал, что ему сейчас почти все равно, найдет он следы своего сгинувшего в России дяди или нет. Все, что ему сейчас хотелось… На самом деле, ужас ситуации состоял в том, что ему сейчас не хотелось ничего.

Антон и правда приехал ровно через двадцать минут, продемонстрировав немецкую точность. Ральф, напротив, не успел собраться — у него буквально все из рук валилось; ему казалось, что он все еще пьян. Антон вошел в комнату и, увидев Ральфа, в восхищении отпрянул:

— Вот это да! Какое поразительное преображение личности!

— Плохо выгляжу?

— Очень органично. Ты теперь похож на русского в воскресенье. А сегодня воскресенье.

— Антон, а что это портье так на нас посмотрел? Улыбался как-то странно? — спросил Ральф, когда они вышли на улицу.