Немец

— Ральф, смотри какое дело… задумчиво произнес Антон. — Тот, кто хотел, чтобы мы сегодня никуда не улетели, пока своего добился. Нам надо что-то предпринять в ответ. Давай узнаем, как еще можно добраться до Москвы, пусть даже это будут транзитные рейсы. Самое последнее, что я сейчас хочу, так это вернуться в отель и ждать завтрашнего дня.

Ральф решительно кивнул. Ему тоже не улыбалась перспектива сидеть сложа руки.

Примерно в это же время пожилой турист из Австрии расположился во втором салоне аэрофлотовского «Боинга-767». Он попросил симпатичную русскую бортпроводницу принести ему минеральной воды без газа, чтобы запить успокоительное. Туриста звали Курт Шерхорн, и с зимы 1941 года полеты на самолетах вызывали у него приступы страха, сопровождавшиеся головными болями и тошнотой.

Ему во что бы то ни стало нужно было завтра оказаться в Москве, чтобы уже в десять часов утра вылететь из аэропорта Домодедово в славный русский город Воронеж.

Глава семнадцатая

— Антон, есть рейс завтра, в полдень, — сообщил Ральф, продолжая изучение информационных мониторов аэропорта.

— Знаю этот рейс. Приземляется в Домодедово около пяти вечера. Поздно, очень поздно. Впрочем, если позвонить Игорю в Воронеж…

Антон достал телефон и, найдя в справочнике искомый номер, нажал клавишу «вызов».

Вдруг возле полицейского офиса стало шумно. Антон услышал массу выражений, смысл которых был в состоянии понять лишь носитель русского языка. Откуда ни возьмись, появился дежурный офицер. Буквально светясь от радости, он сообщил друзьям, что их самолет не улетел!

— Вы можете себе представить такое? — взволнованно тараторил офицер. — Борт уже производил руление, когда командир принял решение высадить одного пассажира.

— А в чем дело? — поинтересовался Ральф.

— Не знаю пока. Но, судя по этим крикам, — офицер бросил взгляд в сторону, откуда раздавался шум, — этот человек находится в состоянии алкогольного опьянения. Можете пойти посмотреть. А мы, кстати, уже сообщили, чтобы вас дождались, раз уж такое дело. Все равно самолет простоит здесь еще минимум полчаса, пока появится «окно».

Антон и Ральф пошли вслед за полицейским. Возле двери участка слабо держащийся на ногах мужчина, одетый в черную майку и черные джинсы, профессионально ругался русским матом на немецкую полицию. Несколько стражей порядка, включая комиссара Вейде, безуспешно пытались урезонить дебошира. Антон поразился, что делали они это как-то деликатно. Даже, можно сказать, нежно.

«Да, — подумал Антон, — наши менты, по сравнению с этими мюнхенскими голубками, натуральные фашисты».

И сам удивился парадоксальности сей простой мысли, возникшей в этих обстоятельствах и в данной местности.

— Господин Ушаков, — позвал Антона комиссар. — Как видите, у меня определенно выдалась русская ночь. Не сочтите за труд, переведите вашему соотечественнику, что ему следует успокоиться. Обратно в самолет мы его не пустим. По крайней мере, сегодня.

— А что он натворил?

— Он делал все, что запрещено: курил, сначала в туалете, а потом уже открыто, в салоне, пил принесенные на борт напитки, игнорировал указания экипажа и пытался подраться с бортпроводником. Командир экипажа принял решение вернуться на стоянку. Такое бывает. С русским бортом, правда, это первый случай на моей памяти. Обычное дело для англичан, впрочем, сейчас это значения не имеет…

Антон подошел ближе.

— Браток, погоди-ка, в чем тут дело? Может, я помочь чем-то могу? — спросил он.

Услышав знакомые слова, скандальный пассажир обернулся.

— О как, — промямлил он. Язык у него заплетался так замысловато, что его хозяин выдавал необычные, певучие звуки, из которых нелегко было сложить выражающие понятные мысли словосочетания. Из того, что произнес соотечественник, Антон явно услышал только две фразы: — Землячок нарисовался. Мы с тобой пили? — И вдруг, уже на весь зал, арестованный надсадно прокричал: — Суки!

Антон узнал возмутителя спокойствия. И удивился, что кроме равнодушия, не испытывает ничего. Перед ним, опираясь на немецкие правоохранительные органы, стоял служитель нашего, российского закона — тот самый лейтенант Госавтоинспекции, которому Антон, будучи сам в пьяном виде, высказал в «Кемпинском» все, что о нем думает.

— Мы с тобой пили, — спокойно ответил Антон. «Попался, урод», — подумал он, и вдруг, к досаде

своей, почувствовал, что не бросит этого не знающего ни слова по-немецки персонажа.

Иногда он ненавидел себя за эту, как ему казалось, излишнюю «мягкотелость», но… Настроение было прекрасное… Во-первых, он пережил интересное приключение, из которого, к счастью, выпутался без потерь и не опоздал на самолет в Москву, благодаря, кстати, этому пьянчуге. Но была и главная причина, из-за чего он готов был сейчас горы свернуть. О ней напоминало лежащее в кармане хрустальное сердечко…

Подошел Ральф.

— Что опять происходит?

— Ральф, я помогу земляку выпутаться. Как ты думаешь, его отпустят?

— Вряд ли. Зачем тебе?

— Ну, во-первых, благодаря ему мы успеем на наш рейс…

— Чепуха, Антон. Они все равно его не отпустят до утра.