Немецкие субмарины под прицелом английских эсминцев. Воспоминания капитана Королевских военно-морских сил. 1941-1944

Должен признаться, что единственным чувством, которое я испытал, общаясь с ним, была неприязнь. Это был высокомерный и чванливый хвастун. В частности, он поведал мне байку о том, что, еще будучи старшим лейтенантом на лодке под командованием фон Булоффа, он лично наблюдал, как затонул торпедированный ими американский авианосец «Ренджер» («Ranger»). Некоторое время он упорно настаивал на своей версии событий, но в конечном счете сдался, после того как ему предъявили неопровержимые доказательства того, что «Ренджер» скорее жив, чем мертв. Тогда он несколько видоизменил свою историю, сообщив, что лично не видел, как затонул авианосец, потому что у перископа находился фон Булофф, которому он поверил на слово.

Я с удивлением убедился, что мое отношение к Вендту разделяет его собственный экипаж, во всяком случае, те несколько матросов, которым удалось выбраться из лодки перед тем, как она совершила свое последнее погружение. Они с презрением рассказали, что их капитан был первым человеком, покинувшим корабль.

Несмотря на гибель «U-765», сообщения о погоде перехватывались с той же регулярностью, что и прежде. Мы узнали от уцелевших матросов, что их вахта в океане уже заканчивалась. Оказывается, мы потопили лодку в тот самый день, когда ей должна была прийти замена, а сама она – отправиться к родным берегам. Преисполнившись энтузиазма, мы решили повторить свой успех. Но на следующий день подул сильный западный ветер, и нам пришлось употребить все силы на борьбу с извечным врагом – непогодой. Только 8 мая мы получили возможность возобновить поиск, чтобы опробовать понравившуюся тактику на только что прибывшем «метеорологе».

В тот день условия для работы «асдиков» были необычайно плохими. Во-первых, море еще не успокоилось, волны оставались достаточно большими, а во-вторых, мы оказались в районе, изобиловавшем косяками рыбы и дельфинами.

Думаю, мы попали в самую середину Гольфстрима, но, как бы там ни было, гидролокаторный поиск привел к получению эха буквально на всех направлениях. Акустики напряженно работали, стараясь классифицировать отраженные сигналы и отбросить те из них, которые гарантированно шли от рыбных косяков. Иногда стайки дельфинов и крупные косяки рыбы можно было заметить даже с мостика.

К концу дня мы получили сообщение с «Эйлмера», который доложил, что установил контакт с чем-то более крупным, чем косяк. Он атаковал цель, но впоследствии не смог ее обнаружить повторно. В помощь ему подошли «Бикертон» и «Блай». Мы провели поиск и, похоже, засекли ту же цель.

Судя по сообщениям с «асдиков», это определенно была подводная лодка. Она шла устойчивым курсом на большой глубине. У нас появился реальный шанс повторить атаку. И снова я, находясь на небольшом расстоянии, руководил действиями «Блая», который надвигался на ничего не подозревающую лодку со стороны кормы. Казалось, все шло нормально, но, учитывая, что лодка двигалась со скорость 4 узла, а «Блай» не мог делать больше 5 узлов, чтобы и далее оставаться незамеченным, преследование грозило затянуться надолго.

Поскольку море оставалось неспокойным, Джекки Куперу было непросто вести корабль на такой низкой скорости, и он предложил увеличить скорость до 7 узлов. Страстно желая ускорить развязку, я сделал единственное, чего не должен был делать ни в коем случае. Я согласился.

В результате получилось следующее. Во-первых, возросла турбулентность, создаваемая винтами «Блая», что создало преграду для гидролокаторов. «Бикертон» потерял контакт с целью, и мне пришлось затратить немало времени и усилий, чтобы «асдик» вновь обнаружил цель.

Во-вторых, в тот самый момент, когда я приказал «Огонь!», команда вражеской лодки обнаружила опасность. Мы внимательно следили за перемещениями лодки по показаниям приборов и увидели, что она резко изменила курс и вышла из-под удара глубинных бомб, которые уже были сброшены, но не успели погрузиться на глубину взрыва. Она не успела уйти далеко, слишком мало оставалось времени, но все-таки оказалась за пределами радиуса поражения глубинных бомб, который составляет 30 футов. Я был страшно зол на самого себя, проклиная собственное нетерпение и горячность.

Несколько огромных воздушных пузырей, появившихся на поверхности, в том месте, где, по нашим расчетам, находилась лодка, вселили в нас надежду, что, несмотря на допущенную ошибку, лодка все-таки получила пробоину и, может быть, даже затонула. Для верности мы сбросили там еще одну серию бомб. Но все надежды рухнули, когда на следующее утро мы перехватили обычную сводку погоды, передаваемую с немецкой лодки.

Не знаю, что это были за пузыри. Может быть, они появились, когда лодка заполняла балластные танки, погружаясь на большую глубину.