Немножко о кино

Жена и друг шли позади и, естественно, видели мою руку в его кармане. Я как будто залезла в их жизнь, притом что она кормила меня лучшими кусками и дала поносить украшения из Индии. Украсила, можно сказать. Все это никуда не годилось. Но никто ничего не мог поделать. Я не могла убрать руку и опуститься на землю. Он не мог отпустить мою руку. Мелкий дождичек не мог не падать.

Бывают в жизни стихийные бедствия: лавина с гор, например. Наша лавина еще мирно лежала на склоне, никому не угрожая. Мы дошли до его дома. Доработчик сказал жене:

– Я провожу…

Было очевидно, что он остановит такси, мы сядем на заднее сиденье, он поцелует меня и не сможет отвести лица, и мы будем ехать вот так, в одном дыхании, вернее, бездыханно, до тех пор, пока будет двигаться такси. Это было ясно всем – и Доработчику, и другу, и его жене. Жене это показалось обидным. Она произнесла протестующий звук типа:

– У…

– Боишься? – спросил Доработчик, будто в подъезде мыши. – Ну пошли…

Он ушел с женой. Он ее любил по-своему, по-родственному, и не хотел огорчать. А меня поехал провожать друг. Он был мрачно красив, красивее Доработчика в три раза, если не в десять. Но мы были из разных стай, как лось с крокодилом. Очень красивый крокодил. И лось замечательный. Ну и что?

Дома я легла спать, и мне приснился сон, как будто я в его кухне. Мы обедаем всей семьей: Доработчик с женой, его мама, сын и я. Я тоже вхожу в семью, как младшая жена у мусульманина. И это нормально. И никто не ущемлен. Он что-то говорит мне, близко-близко придвинув лицо, и я чувствую тепло его щеки. Стены кухни бархатные, красные. И пол тоже бархатный. Мы сидим, как в шкатулке. Потом он пригласил меня танцевать. Мы танцуем, не касаясь пола. Парим, как герои с картины Шагала.

Я проснулась с ощущением, что лавина треснула. Она еще не тронулась. Еще держится собственной тяжестью. Но…

Через неделю сценарий был окончен. Поставлена точка. Мы отдали черновик машинистке. Вычитали ошибки и отвезли на студию. Мы ехали на студию. У нас было чувство, какое, наверное, бывает у крестьянина после жатвы. Проделана большая нужная работа, и проделана хорошо. Я думаю, ощущение хорошо сделанной работы – это и есть смысл жизни. Во всяком случае, один из ее смыслов.

Сценарий принят художественным советом. Однако возникло неожиданное осложнение. Мои режиссеры отказывались его снимать. Они заявили, что рассказ был – одно, а сценарий – совершенно другое.

– Ну и что? – удивилась я. – Какая вам разница?

– Очень большая, – сказал Андрей.

Рассказ казался ему штучным товаром, а сценарий – чем-то ширпотребовским, набитым соцреализмом. Типичная киношка шестидесятых годов.

Очень может быть, что так оно и было. Но я, зашоренная своим предлавинным состоянием, отказывалась видеть реальность.

Андрей и Володя гордо отказались от постановки. Может быть, причина была в сценарии, а может, все гораздо проще. Андрей понимал, что НАДО снимать, а он боялся снимать. У него был страх руля, какой бывает у автомобилистов, терпевших катастрофу. Володя – просто попал под трамвай желаний, ему было не до чего и не до кино в том числе.

Итак, режиссеры соскочили. Фильм завис. Но свято место пусто не бывает. На него тут же нашелся режиссер Алеша И. Он был интересен тем, что в советской режиссуре шестидесятых годов занимал первое место от конца. Он снял худший фильм всех времен и народов, и ни одна газета в течение определенного периода, почти полугода, не осталась в долгу перед антишедевром. Почти все журналисты поупражнялись в брезгливой насмешке. Наш сценарий мог явиться спасательным кругом для Алеши. Он ухватился за него, чтобы как-то удержаться на поверхности киноокеана.

Я приходила на съемки и видела с ужасом, как мир, выстроенный на бумаге нашим воображением, вытесняется миром Алеши И. Вроде похоже, а не то. Какая-то грубая подделка.

Я стою на съемочной площадке, онемев от горя. Жена Алеши продирается сквозь массовку, держа в руке апельсин. Это маленькая женщина с челкой, похожая на школьницу.

– Алеша… – стонет она. – Съешь апельсинчик.

– Не мешай, – прошу я. – Ты что, не видишь, у него эпизод не выстраивается…

– Отстань со своим эпизодом, – не глядя, говорит жена. – Он умрет, у меня дети сиротами останутся. Алеша, съешь апельсинчик…

Она любит своего Алешу, хотя я не понимаю, как можно любить кого-то, кроме солнечного Доработчика.

Однажды вечером мне позвонила домой его мама и сказала:

– Он ушел в ресторан «Украина»… Если хочешь, можешь присоединиться. Просто он к тебе не дозвонился и поручил мне.

Я бросаю трубку, чтобы не терять времени.

Сегодня день моего рождения, и у меня в доме гости. Из Ленинграда приехали сестра и мама, собрались подруги.

Я вышла из комнаты. Все решили, что я вышла на кухню, чтобы проверить утку с яблоками, и через минуту вернусь.

Но через минуту я уже неслась на такси в ресторан «Украина».

Он сидел у окна. Я увидела его медальный профиль. Подняла с земли мелкий камешек и метнула в окно. Камешек чиркнул по стеклу. Он повернул голову и увидел меня.