Немое кино без тапера

Долгие годы Ольга и Миня поддерживали лишь формальную дружбу, которая теплилась на редком общении, поздравлениях по праздникам и дням рождения и на этом кончалась, пока выросшие Дарья и Марик не наполнили поникшие паруса их отношений свежим ветром. Ладыгин, коему, по недомыслию, поведано было когда-то о Мине и его давнем резком подлом поступке, недолюбливал и Розенцвейга, и все его торговое семейство и слышать о Марике ничего не желал. «Тебе мало, что с тобой так поступили? – вопрошал он молчавшую Ольгу. – Хочешь, чтоб с Дарьей было то же самое?» Однако для Ольги и Мини соединение – втайне от Ладыгина – детей двух достойных семей стало новым совместным проектом, снова сблизившим их по жизни. «Если не мы, пусть, хоть наши дети!» – загораясь, декларировал Миня, которого и треть века спустя пощипывало раскаяние за неслучившуюся жизнь с балериной. «Ольга, мы обязаны их поженить!» – добавлял он, и Ольга, считавшая евреев самыми лучшими мужьями, решительно ему не возражала. Марик и Дарья были знакомы еще с неполовозрелых времен, играли в прятки, общались на елках, катках, дискотеках, обучались друг на друге поцелуям, но, когда повзрослели, выяснилось, что чувству между ними возникнуть не дано, поскольку давняя дружба есть главное препятствие любви. Миня и Ольга были обескуражены, но не сдались, оба были не из слабаков, оба знали свой маневр и умели работать на конечный успех. Отсутствие любовных эмоций у детей они заменили доводами рассудка, и чем старше становились Марик и Дарья, чем больше шишек набивали на личном фронте, тем все более весомым становился для них главный родительский аргумент: «Лучше друг друга вам не найти». Миня и Ольга были уверены, что детям достаточно одной несуетной человеческой встречи, чтоб убедиться в их правоте – для чего в обоих домах систематически проводилась серьезная творческая работа. Пока, наконец, Марик, уже нахлебавшийся неудач с противоположным полом и уважавший мнение отца, не подчинился Мине и не согласился после стольких лет снова повидаться с Дарьей. Дарья упиралась дольше. «Не нужен он мне, – твердила она. – Ничего хорошего из этого не выйдет». Но Ольга в своих уговорах так умело использовала запрещенные приемы, так жаловалась на собственную немощь, старость и близкую кончину, так умоляла дочь сделать это «ради матери», что и Дарья, в конце концов, сдалась. «Меня не убудет, – подумала она. – Одним больше, одним меньше – развлекусь как в зоопарке».

Молодые люди долго созванивались, назначали и переносили дату. Наконец, час икс был определен на субботу, пятнадцать ноль-ноль, двадцать второго января. День смерти пролетарского вождя, отметил про себя Миня и решил, что для бизнесмена это определенно счастливый день.

Марик заехал за ней на очень приличном «мерседесе», черного, естественно, цвета.

Ольга поцеловала на счастье несуетно спешившую, кислую Дарью, заставила ее улыбнуться и, едва захлопнулась за ней дверь, заняла позицию у окна. С удовольствием наблюдала, как изящна дочь, выпорхнувшая в белой шубке из подъезда, и как предупредителен Марик, откинувший перед ней пассажирскую дверцу «мерседеса». Отметила, что чудо как хорош легкий снег, белая чистота вокруг и матовое солнце, и пожелала удачи тем, кто в такой замечательный день сидит в отвалившей от тротуара роскошной машине – в первую очередь, понятно, Дарье. Позвонила с донесением Мине, оба решили держать за детей кулаки. Обычная бесплодная родительская суета.

9

Он запустил движок и – полуоборот к ней. Тонкое, едва заметное движение, говорящее о намерениях.

– Привет, Дарья Петровна. Как ты?

– Лучше всех… – «Потолстел и уже лысеет», – отметила она.

– Сколько мы не виделись?

– Лет, наверное, пятнадцать… – «Зачем я согласилась? Зачем уступила матери?»

– А ты ничего. Цветешь.

– Ты – тоже. Цветешь и пахнешь… – «Отвратительный сладкий парфюм».

– Куда едем? Кальян, караоке, боулинг, баня, бильярд? Два ка-ка, три бэ-бэ.

– Все и одновременно… – «Корпоративный юмор, отстой. От зажима?»

– Тогда в «Донну Клару».

В результате приехали в «Фаэтон». Дарья отметила, что его непоследовательность очень похожа на ее собственную, и сей крохотный факт слегка смягчил ее настрой к нему.

В столь непоздний час ресторан оказался полупустым; они выбрали дальний стол в притемненном углу, пересекли узорчатый, в армянской вязи на стенах зал и уселись друг напротив друга. Расположились вполне демократично, в духе полного гендерного равенства, безо всяких с его стороны галантных ухаживаний, выдвиганий-задвиганий перед ней стула и тому подобной старомодной ерунды.

Смиренный официант бесшумно снабдил их меню; обслуживание парочек, думающих больше не о том, чтоб вкусно поесть, а о том, что, где и как будет происходить с ними дальше, было любимым его занятием – как правило, за него надежно платили.