Немой Онегин

Пушкин — Бенкендорфу

29 ноября 1826. Псков

Будучи совершенно чужд ходу деловых бумаг, я не знал, должно ли мне было отвечать на письмо, которое удостоился получить от Вашего превосходительства и которым был я тронут до глубины сердца. Конечно никто живее меня не чувствует милость и великодушие государя императора, также как снисходительную благосклонность Вашего превосходительства.

Так как я действительно в Москве читал свою трагедию некоторым особам (конечно не из ослушания, но только потому, что худо понял высочайшую волю государя), то поставляю за долг препроводить её Вашему превосходительству, в том самом виде, как она была мною читана, дабы вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена; я не осмеливался прежде сего представить её глазам императора, намереваясь сперва выбросить некоторые непристойные выражения…

С глубочайшим чувством уважения, благодарности и преданности, честь имею быть милостивый государь Вашего превосходительства всепокорнейший слуга Александр Пушкин.

Желанную свободу сопровождало предписание, чтоб не только трагедий и поэм, но даже «мелких стихотворений» Автор нигде никому не читал, прежде чем представит их на рассмотрение Е.И.В.

Эти кандалы гораздо тяжелее, чем кажется на первый взгляд. Император не в соседней комнате живёт и доступа к нему нет. Пока отправишь Александру Христофоровичу на Лубянку, да пока он прочтёт, да пока доложит, да пока придёт ответ… А поэты так устроены, что, написав стишок, они в ту же секунду хотят его кому-то прочитать. В этот момент им кажется, что ничего лучше они прежде не писали — и значит, надо немедленно кого-то осчастливить. Кого угодно. Годится деревенская девка, а на худой конец дикие утки. Запертый в Михайловском Автор описал своё состояние в Четвёртой главе «Онегина»:

Но я плоды моих мечтанийИ гармонических затейЧитаю только старой няне,Подруге юности моей,

Да после скучного обедаКо мне забредшего соседа,Поймав нежданно за полу,Душу трагедией в углу,Или (но это кроме шуток),

Тоской и рифмами томим,Бродя над озером моим,Пугаю стадо диких уток:Вняв пенью сладкозвучных строф,Они слетают с берегов.

Тоской и рифмами томим — читатели не замечают ни тоски, ни томления; трагическое одиночество прикрыто шутливой интонацией.

…Совершенная и полная свобода скоро докопалась до отдельных букв.

Бенкендорф — Пушкину

4 марта 1827. Петербург

Барон Дельвиг, которого я вовсе не имею чести знать, препроводил ко мне пять сочинений Ваших: я не могу скрыть вам крайнего моего удивления, что вы избрали посредника в сношениях со мною, основанных на высочайшем соизволении. Я возвратил сочинения ваши г. Дельвигу и поспешаю вас уведомить, что я представлял оные государю императору.

Произведения сии не заключают в себе ничего противного цензурным правилам. Позвольте мне одно только примечание: заглавные буквы друзей в пиесе 19-е Октября не могут ли подать повода к неблагоприятным для вас собственно заключениям? — это предоставляю вашему рассуждению.