Немой Онегин

Бенкендорф — Пушкину

17 марта 1830. Санкт-Петербург

К крайнему моему удивлению услышал я, что вы внезапно рассудили уехать в Москву, не предваря меня, согласно с сделанным между нами условием, о сей вашей поездке. Поступок сей принуждает меня вас просить о уведомлении меня, какие причины могли вас заставить изменить данному мне слову? Я вменяю себе в обязанность вас предуведомить, что все неприятности, коим вы можете подвергнуться, должны вами быть приписаны собственному вашему поведению.

При всей витиеватости это прямая угроза со стороны государственного человека: будешь наказан «неприятностями» (ссылкой?), а виною станет твоё собственное поведение.

И ведь справедливо! Мало того, что уехал из Петербурга в Москву без разрешения (теперь сказали бы «в самоволку»), но ещё и обманул.

…В заметках Пушкина есть кое-что касательно справедливости государственного человека.

У Шекспира лицемер произносит судебный приговор с тщеславною строгостию, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением государственного человека.

Пушкин. Table-talk (записи разных лет)

Интересна первая фраза в письме государственного человека: «Услышал я», — пишет Бенкендорф. Неужели правда? Где же услышал — на балу? в трамвае? в театре? Бенкендорф постоянно пользуется такими выражениями: «услышал», «узнал по публичным известиям»… Но мы же знаем, что непрерывно на стол графу ложились рапорты штатных и доносы нештатных. Начиная письмо с невинного и расплывчатого «услышал», государственный человек лицемерит. То есть лжёт.

Пушкин — Бенкендорфу

24 марта 1830. Москва

Письмо, которым вы удостоили меня, доставило мне истинное горе; я умоляю вас дать мне минуту снисхождения и внимания. Несмотря на четыре года ровного поведения, я не смог получить доверия власти! Я с огорчением вижу, что малейший из моих поступков возбуждает подозрение и недоброжелательство. Во имя неба, удостойте на минуту войти в моё положение. Оно так непрочно, что я каждую минуту вижу себя накануне несчастья, которого я не могу ни предвидеть, ни избегнуть (что за несчастье? Ведь не пожара же он боится. Увы, он ждёт ареста в любую минуту. — А. М.). Если до сей поры я не подвергся какой-нибудь немилости, то я этим обязан не сознанию своих прав, своей обязанности, а единственно вашему личному благоволению. Но если завтра вы больше не будете министром, то послезавтра я буду в тюрьме.

Я рассчитывал из Москвы поехать в псковскую деревню; однако, если Николай Раевский приедет в Полтаву, я умоляю ваше превосходительство разрешить мне поехать туда, чтобы повидаться с ним.