Ненависть

Дэмьен переоделся — не очень поспешно, чтобы не расстраивать Клирис еще больше, — параллельно размышляя, стоит ли поддаваться соблазну. «Черт тебя возьми, Клирис, ну зачем ты мне разрешила?» — почти сердясь, подумал он. В прежние времена для него не возникало подобной проблемы: он знал, что при его работе и образе жизни любые одурманивающие вещества крайне опасны, потому что существенно снижают внимание и скорость реакции, а потому умел сказать себе «нет». Одно из немногих отступлений от правила едва не стоило ему жизни… да нет, всё-таки стоило, потому что именно в ту ночь он решил в кои-то веки расслабиться и выпил лишнего, а в результате…

«Все-таки Клирис права, — мрачно подумал Дэмьен, затягивая пояс. — Мне надо выпить. Что-то слишком часто я сегодня о ней вспоминаю». Мысленно он не выделял упоминание о ней ударением, как делал это в разговоре с Клирис, — для его внутреннего монолога просто не было такой необходимости, потому что он всегда четко знал, о ком думает. Выбор, по большому счету, был не так уж велик.

— Вернись дотемна, ладно? — умоляюще донеслось от печи.

Дэмьен, стоя уже в дверях, обернулся. Клирис продолжала месить тесто, но, казалось, даже ее поза молила его сжалиться над ней. «Ты устанавливаешь свои правила, — подумал он. — Иди пей, я отпускаю тебя, но знай, что на деле я тебя никуда не отпустила. Будь со мной и делай вид, что любишь меня, и тогда я сделаю вид, что верю. Не договаривай и увертывайся, и я сделаю вид, что придумала свое объяснение твоей лжи.

Притворись, что веришь, будто я понимаю тебя, и я притворюсь, будто в самом деле понимаю. Так ты рассуждаешь, Клирис, и если я принимаю эту игру три года, какой смысл изобличать тебя теперь? Лучше я тоже притворюсь, что мне нравится эта игра».

— Ага, — беспечно бросил он и вышел, на ходу поднимая остроконечный воротник куртки.

«Интересно, обернулась ли она, чтобы посмотреть на закрывшуюся дверь?» — подумал он, какое-то время горько улыбался этой мысли и забыл о ней, пройдя двадцать шагов по дороге, ведущей в деревню.

* * *

— Так что ты делаешь в армии, Глодер?

Они неспешно ехали по редкому лесу, рука об руку, почти соприкасаясь локтями. Широкая прямая тропа, изрезанная мокнущими колеями, местами покрылась яркими желтыми пятнами. Березовые листья уже опадали. В этом году осень обещала быть ранней. Кони передвигались шагом, неторопливо, потряхивая мордами.

— Сначала меня готовили в писари, — ответил Глодер, потрепав по холке своего коня, недовольно фыркавшего и рвавшегося в галоп.

— Теперь всё понятно! — насмешливо воскликнула Диз.

— Проучился три года у лучшего городского переписчика. А потом в наш городок пришла вражеская армия. Черт его знает, кто это был. Обычный захватнический рейд. Всё происходило двадцать лет назад, тогда такое было в порядке вещей.

— Я знаю.

— Откуда? — Он повернулся к ней, окинув ее заинтересованным взглядом. — Ты не можешь этого помнить. Тебе было года три.

Диз невозмутимо подтянула стремя и спокойно ответила:

— Мой отец и братья воевали в то время.

— В одной из таких армий?

— Против одной из таких армий.

— А, — коротко произнес Глодер. — Ну так вот, мне пришлось сменить перо на меч, и неожиданно оказалось, что я владею ими одинаково хорошо. Моего учителя зарубили у меня на глазах, и я понял, что в нынешнем мире полезнее для здоровья уметь убивать, а не писать. Хотя почерк у меня до сих пор великолепный.

— Не имела возможности убедиться, — насмешливо сказала Диз. — Что ж, придется поверить тебе на слово.

— А ты разве умеешь читать?

— Конечно.

— Ха! Твое «конечно» несказанно позабавило бы девять десятых женщин и две трети мужчин. Грамоту знают только писари, жрецы да иногда дворяне… Ты дворянка, Диз?

Она натянула поводья: ее кобыла тоже начинала волноваться, взбудораженная недовольным ржанием рвавшегося вперед коня Глодера.

— Может, перейдем на рысь? — предложила она.

— Как хочешь.

Несколько минут они ехали молча. Диз проигнорировала вопрос, а Глодер притворился, что не заметил этого. Однако он не собирался отступать так быстро. Он понимал, что эти часы, возможно, последние, проведенные ими вместе, и ему больше не представится шанса узнать о ней хоть немного… хоть что-нибудь, что можно было бы помнить.

— Ну а ты как попала в армию? Ты дерешься, как мужчина. Кто тебя учил? Отец?

Диз криво усмехнулась, и Глодер слегка нахмурился — ему не правилась эта усмешка, и не нравилось то, как часто она появлялась на губах Диз.

— Нет, — ответила она. — Отец и слышать не захотел бы ни о чем подобном. Он считал, что женщина должна достичь половой зрелости, выйти замуж и каждый год рожать по ребенку. У моей матери с этим были проблемы, из всех ее детей выжили только трое, и отец мечтал покачать на коленях хоть с десяток внуков. Да и я, по правде говоря, не видела для себя иной судьбы. Ведь это так обычно в нашем несовершенном мире, верно?

— Как же ты переубедила его?