Ненавижу тебя любить

— Ксения. Ксения Никольская, я к вам по поводу ребенка.

— Вас направила опека? Вы подыскиваете малыша для усыновления?

— Не совсем. Видите ли, по моим данным в вашем учреждении содержится мальчик. Ему около шести-семи лет. Он… сын моей подруги. Которая, к сожалению, мертва. Она хотела, чтобы я помогала ее сыну, но по независящим от нас обстоятельствам мне слишком поздно передали информацию о его существовании. Письмо потерялось… нашлось совершенно случайно. Я сразу же поехала к вам.

— Трогательно.

Не пойму, верит мне директор, или нет. Нервничаю, как на экзамене, хоть и давно забыла, что это такое.

— Но у нас несколько десятков семилетних мальчиков. Мне нужна еще какая-нибудь информация, кроме возраста.

— Возможно, его зовут Дима…

Я не верю, что папа дал бы ему имя, выбранное Дашей и Вовой, но может, как-то передали из больницы? Не сам же он его сюда вез в люльке.

— Дима Иванов, я полагаю.

— Да! Наверное… у его мамы была фамилия Иванченко.

— Я могу познакомить вас с ребенком. Если вы, разумеется, не будете бежать впереди паровоза. Я с большим уважением отношусь к вам, Ксения, ваш поступок — разыскать сына погибшей подруги — меня восхищает. Но поверьте, эти дети не один раз в своей жизни пытались понравиться мамам и папам. И не один раз были отвергнуты. Мне бы не хотелось, чтобы Дима видел в вас новую маму и… потом разочаровался. Понимаете?

— Конечно. Я просто хочу познакомиться с ним. Убедиться, что это он, что я не ошиблась.

Что мой отец убил его мать, что заставил моего мужа оплакивать малыша.

— Тогда давайте так. Никаких разговоров о реальной маме, незачем травмировать ребенка правдой. Он, как и все, верит, что однажды мама вернется. Никаких подарков, по крайней мере в первую встречу. Никаких обещаний. Просто знакомство.

— Безусловно. Я клянусь, что буду очень осторожна. Какой он? Какой характер?

— Молчаливый. Много переживает в себе, редко проявляет эмоции, но если проявляет — туши свет! У него нет полутонов. Если любит, то преданно, всем сердцем, ненавидит — аналогично. Способный, очень любит математику, уже считает лучше всех в группе. Хулиганистый, конечно, не без этого. Грезит о собаке, но сами понимаете… Рисует немного. Хороший мальчик. Проблемы, конечно, есть у всех, вырасти здоровым и в полной-то семье сложно, а уж здесь…

Женщина устало обводит взглядом кабинет.

— Идемте. У них сейчас рисование, я позвала его в отдельную комнату.

Я иду вслед за директором на негнущихся ногах и больше всего на свете хочу повернуть обратно. Я не могу нести такую ответственность, я не готова! Одно дело родить ребенка, воспитывать дочь в меру собственных убеждений и набивать шишки, другое — влезть в жизнь мальчика, которого и так судьба как следует надавала тумаков. А если я не смогу ему помочь? Если стану не доброй феей, как просила Даша, а злой колдуньей?

Черт, Ксюха, соберись! На крайний случай ты просто можешь помогать ему деньгами. И Вовка поможет, для него купить квартиру это как сходить за мороженым. Поможет… должен.

Екает сердце, когда я вхожу в небольшой класс, где за одной из парт сидит темноволосый мальчик. На вид не скажешь, что ему больше шести. Худой, со смешно торчащими ушами. Он словно сошел с детских фотографий Вовки, это его тень, отражение из прошлого. Ни единой черты от матери, только отец. В каждом жесте, в каждом вздохе.

Я не замечаю, что глаза снова на мокром месте, а вот директор — да.

— Это он? — тихо спрашивает она.

— Да.

— Похож на нее?

— Не на нее. На отца. Копия.

— Тогда общайтесь. Только помните об уговоре. Поверьте, Ксения, вы не готовы принимать сейчас какое-либо решение.

Она закрывает за собой дверь, а я силком заставляю себя приблизиться.

— Привет, — говорю охрипшим голосом.

— Привет.

— Что ты рисуешь?

— Маму.

— О… красивая.

— У нее теплые руки.

Дима отставляет в сторону карандаш и смотрит на меня.

— А у вас теплые руки?

— Я не знаю. Сейчас да. А когда пришла с мороза, были очень холодные.

— Это не то, — серьезно отвечает мальчик. — Теплые руки — это когда прикасаешься, а человеку тепло. Даже если сама рука холодная. Понимаете?

— Наверное.

— Вы не подумайте, что я выпендриваюсь. Меня часто показывают. Как кто-нибудь приезжает, так сразу наряжают и выводят. Только никто не берет.

Господи, почему этот ребенок говорит о себе, как о собаке?

— Почему?

— Слишком большой. Психологи не рекомендуют, будет много проблем.

— А сам что думаешь?

Пожимает плечами.

— Я привык. Вы меня тоже не возьмете.

— Почему ты так думаешь?

— Я вас напугал. Что говорю правду и как взрослый. Нянечка всегда ругается.

— Нет. Не напугал. Просто… у вас здесь очень грустно. У меня есть дочка и однажды мне не разрешали с ней видеться… это место напоминает о тех днях.

— А если у вас есть дочка, то зачем вы смотрите детей?

— Я просто пообещала одной девушке, что обязательно кому-нибудь помогу. И хочу сдержать обещание. Но мне запретили о нем рассказывать, так что ты, пожалуйста, никому не говори, хорошо?

Дима долго смотрит на меня. Изучает, о чем-то думает, болтая ногой.

— Вы красивая.

— Спасибо.