Необыкновенное лето

И в третьем магазине не было красок и не было тетрадей. Какие тетради? – сказали тут Рагозину, – откуда они, если сейчас каникулы?

Однако ведь не приснилось же ему, что на выставке детских рисунков по стенам развешана бумага, покрытая красками? До аудитории было рукой подать, и Рагозин вздумал забежать на выставку.

Он застал там своих знакомых – студента, напоминавшего мавра, и гордую барышню. Они о чём-то спорили, но, увидев Рагозина, стали к нему единым фронтом. Он посвятил их в свою беду. Они ответили, что он зря беспокоится, так как все обстоит нормально: тетради и краски распределяются в школах и детских домах, и дети достаточно снабжены.

– Кажется, это недостаточно продумано, – возразил Рагозин. – Как быть с домашними занятиями, с уроками?

– У наших детей понятие «дома» должно отмирать, – сказал студент.

– Уроки – это устарелая педагогика, – сказала барышня.

– Это все вызывает на споры. А мне хотелось бы короче: где я могу купить краски своему сыну?

– Мы не торгуем, – вспыхнула барышня.

– Мы боремся с чувством личной собственности в детях, и мы против того, чтобы детям дома подносились подарки, как барчукам, – сказал студент.

– Знаете, – ответил Рагозин, решительно поворачиваясь к выходу, – вы либо сильно переучились, либо просто – недоучки!

Он мерил улицы своими длинными ногами все быстрее. Ваня уже, наверно, проснулся. Сейчас Рагозин его увидит. Несомненно, болезненная точка в самосознании такого ребёнка, как Ваня, – чувство свободы. Нельзя показать, что отец покушается на эту драгоценность. Нельзя врываться в маленькую жизнь, выспрашивать, допытываться, чем Ваня живёт. Наоборот, надо сначала доверчиво ввести его в жизнь отца, рассказать о своей работе, о своей борьбе и планах будущего мира.

Рагозин внезапно замедлил шаг. Недурное начало! Вот он уже не поехал в Затон, бросил занятия на службе и носится по городу в поисках какой-то чепухи. Что он скажет Ване? Знаешь, дружище, я сегодня махнул рукой на свой общественный долг. Я так тебе рад, что мне, ей-богу, не до работы. Значит, если очень рад, – спросит сын, – можно наплевать на обязанности, правда?

Петра Петровича так смутила эта мысль, словно её действительно высказал Ваня. Но ведь это же исключение, – подумал он. Первый раз за целую жизнь! Упущенное будет наверстано с лик-вой. Работа как стояла, так и стоит у Рагозина на первом месте.

Он свернул за угол, решив предупредить на службе, что задержится ещё часок-другой.

У самого крыльца шедший впереди, немного неуклюжий (как показалось) человек вдруг упал. Поднимался он тяжеловато, и Рагозин помог ему.

– Благодарю вас, ничего. Поскользнулся на арбузной корочке. Вон раздавленная корочка.

– Ушиблись?

– Пустяки. Немного, локоть, – сказал прохожий, отряхивая запачканный белый китель.

Он любезно взглянул на Рагозина и отступил.

– Удивительный случай! Я иду именно к вам. Здравствуйте, товарищ Рагозин.

Пётр Петрович узнал Ознобишина.

– По какому делу? Я, извините, занят.

– По личному делу. Много времени не отниму. Если угодно – даже здесь, в сторонке от подъезда.

– По вашему делу?

– Нет, по вашему, – произнёс Ознобишин доверительно.

– По моему?

Они отошли от крыльца и медленно двинулись вдоль палисадника.

– Только, пожалуйста, поскорее.

– В двух словах. Я очень признателен за внимание, с которым вы отнеслись ко мне и устранили недоразумение, весьма для меня щекотливое.

– Вы ведь бывший прокурор?

– Если бы так, – улыбнулся Ознобишин, – вряд ли я сейчас беседовал бы с вами… то есть на улице. Я именно хотел вас поблагодарить, что вы проявили терпение разобраться и снять с меня подозрения насчёт моего прошлого.

– В чем же моё дело?

– Вы прямо тогда не высказали, но я понял, что вам крайне было бы ценно установить участь вашей супруги и, более того, вопрос – родился ли у неё ребёнок и существует ли он.

– Так, так, – сказал Рагозин, приостанавливаясь.

– Я тогда не осмелился предложить вам услугу, но дал себе слово употребить все силы, чтобы быть вам полезным.

– И что же?

– И мне удалось, после кропотливых поисков, напасть на документ, который проливает свет, правда, на трагические обстоятельства, но одновременно даёт в руки шанс некоторого счастливого оборота. Документ теперь доступен, вы можете его получить.

– Где?

– В архиве.

– Что это такое?

– К несчастью, это подтверждение, что супруга ваша скончалась в тюрьме. Указывается и место погребения.

– Да?

– Да. Но, вместе с тем, документом устанавливается, что она скончалась от родов и, таким образом, что у вас… осторожность требует допустить, во всяком случае, был ребёнок.

– Вон что, – сказал Рагозин.

– Так или иначе, но я могу уверенно сказать, что след вашего ребёнка мною найден.

– Да что вы?! И куда же след ведёт?

– Это требует ещё известных усилий, которые я с радостью приложу, если вы окажете мне поддержку.

– Поддержку в чём?

– В дальнейших розысках.

– Но если окажу, вы уж, конечно, наверняка отыщете след?

– Безусловно! – воскликнул Ознобишин почти вдохновенно. – Это для меня прямо-таки дело чести! Я начну с тюремных архивов, с года рождения ребёнка.