Необыкновенные приключения Синего человека

Пятеро англичан остались караулить экипаж «Дорады», остальные последовали за своим лейтенантом. Гребцы налегли на весла. Шлюпка уносила пленника, которому все теперь казалось каким-то кошмаром.

– Бедный месье Феликс, – с грустью проговорил Беник. – Боюсь, как бы он не поплатился раньше всех нас.

ГЛАВА 2

Капитан Поль и его приятель Феликс. – Утка и чайка. – В «конуре». – Улица Ренар. – Умница или дурень. – Женщина с головой. – Быть счастливым – это значит иметь двести тысяч франков в год. – Амбиции крошки Обертен. – Домашние дрязги. – Одна! – В Бразилию! – Моя дочь выйдет замуж за маркиза.

– Ба-а!.. Поль!.. Какая удивительная встреча!..

– Как и все в Париже, дорогой Феликс!

– Я уж и не ждал встретить тебя после восьми лет!

– После восьми лет морских странствий, милый мой толстяк. С глаз долой, из сердца вон, а?

– Не говори глупостей! Разве давние приятели вроде нас могут позабыть друг друга?

– Черт возьми! Ты славный малый!.. Широк в плечах?.. А глаза…

– Ну и портрет! Будь ты художником, я бы сделал тебе заказ.

– Я простой бакалейщик, титулованный в отцовской лавочке. Мои предки выращивали капусту в Орлеане.

– Бакалейщик!.. Это совсем не дурно, дорогой Феликс, особенно если учесть, что вышеупомянутый родитель твой, сколотив приличное состояние и утвердив за собственной фирмой репутацию одного из лучших торговых домов в городе, оставил все тебе.

Феликс покачал головой, глубоко вздохнул и продолжал, будто бы и не слышал приятеля:

– Ну, а ты, дружище Поль? Что поделываешь? Конечно, продолжил морскую карьеру? Ведь она так тебя привлекала.

– Я капитан дальнего плавания… на хорошем счету у командования. Всю жизнь откуда-то возвращаюсь и вновь куда-то отправляюсь.

– Ну, и как успехи?

– О! Пословица гласит: «Кто много странствует, добра не наживает». Возможно, когда-нибудь я и стану миллионером, кто знает. Но сейчас имею скромный достаток.

– Разве это важно? Ты счастлив… – Феликс снова вздохнул.

– Счастлив и свободен, как чайка, подвластная лишь своему капризу. Крылья несут ее к облакам или навстречу волнам…

– Ценю и допускаю такой образ жизни, но только не для себя. Я, словно утка, предпочитаю свой птичий двор, жизнь в четырех стенах, а «путешествую» не дальше бульвара и ближайших предместий. Раз в неделю мы с женой ходим в театр, по воскресеньям приглашаем друзей на баранью ножку, трижды в год устраиваем званые вечера.

– Ах да, ты ведь женился! Когда я слышал о тебе в последний раз, речь шла именно о твоей женитьбе на мадемуазель… мадемуазель…

– Аглае Ламберт. – Феликс вздохнул как-то особенно глубоко и задумчиво.

– Черт побери! – сказал себе капитан Поль. – Для человека с большими доходами, известного столичного коммерсанта мой друг Феликс слишком часто вздыхает.

– Ну, а ты… устроен? – Бакалейщик произнес это с таким выражением, как будто слово «женат» было ненавистно его губам.

– Устроен!.. Надо же! Нет, я холостяк, закоренелый холостяк. Однако мы основательно застряли с тобой на бульваре. Здесь такая толчея. На нас уже косятся. Мы и вправду как два костыля на рельсах. Зайдем в кафе, самое время подкрепиться!

– Сделаем лучше! Хочу воспользоваться случаем и показать тебе мою фирму.

– Удобно ли это?

– Оставь, пожалуйста.

– Ну, так и быть. На твоем складе припасены, должно быть, почтенной выдержки бутылки со всего света?..

– Еще бы! В этом не сомневайся!

Так, беседуя на ходу, приятели миновали Монмартрnote 26 и оказались на маленькой улочке. Узкая, темная, сырая и грязная, улица Ренар – а именно так она называлась – представляла собой уголок старого Парижа из тех, что почти совсем исчезли в наши дни.

Дойдя до середины, они остановились перед массивными воротами, ведущими в просторный двор. С трех сторон его окружали кладовые, которые буквально ломились от провианта, и в воздухе носились неповторимые ароматы колониальных товаров.

– Вот мы и пришли, – возвестил Феликс. – Местечко, конечно, не ахти, но наша семья издавна занимает его, ты же знаешь. Эти склады переходят от отца к сыну. Так что мы рассчитываем и дальше пользоваться ими.

Над дверью красовалась старинная табличка. И хотя буквы на ней стерлись от времени и непогоды, надпись еще можно было различить: Обертен, наследник своего отца. – Колониальные товары. – Оптом и в розницу. – Париж. – Провансnote 27.

Затем шел длинный список названных товаров, который уж вовсе нельзя было прочитать. На всем лежала печать небрежения. Хозяин дома крепко стоял на ногах, а потому не видел никакой нужды в рекламе.

Друзья прошли вдоль дверей складов, освещенных, несмотря на ясный день, газовыми фонарями. Всюду суетились приказчики в одинаковых передниках из грубой холстины. Они семенили по каменной лестнице с узкими ступеньками, поднимались на второй этаж, стучались в комнату, и дверь им открывала угрюмая служанка.

– Сюда, старина, – пригласил бакалейщик. Лицо его, до недавних пор улыбающееся, становилось все мрачнее и мрачнее. – Ты в моих владениях.

Затем, обратившись к служанке, добавил: